Не мой малыш.

И не моя женщина.

— Мы рекомендуем приступать к ремонту в ближайшее время, пока строительные материалы в Италии дешевле на пятнадцать процентов, — голос докладчика отдавался гулом в висках, и я, подняв тяжелый взгляд на доску, на которой демонстрировались различные графики, сделал, наконец, вид, что полностью заинтересован в происходящем.

Таким я и должен был быть – собранным, деловым, зацикленным на этом проекте, который был самым крупным в нашей империи за несколько лет. Чтобы пробраться сюда, где русских бизнесменов не жаловали, пришлось отчаянно постараться – взятки, знакомства, лесть и много, много разговоров, вытянувших все жилы за полгода.

Еще какой-то месяц назад я рвался сюда, в эту большую светлую комнату, спрятанную за бежевыми жалюзи, чтобы ухватиться за этот лакомый кусок зубами, руками, вгрызться по самые уши и не дать никому возможности перейти дорогу. Если сейчас что-то пойдет не так, то гостиничный комплекс будет официально выставлен на торги, и уж тогда-то его цена взлетит до небес, а мое предложение потонет в череде более выгодных.

— Нужно учитывать и то, что комплексом наработана большая клиентская база, — снова повторил мужчина информацию, словно пытаясь привлечь внимание.

Я кивнул, но очень отстраненно…

Смотрел на экран, но практически ничего не видел.

Мне казалось, что я буквально фибрами души ощущал аромат духов Таси, слышал смех Алешки.

Как такое может быть?

Я должен был ее ненавидеть за все, что произошло, держаться от нее подальше, презирать за ее двуличную натуру, но вместо этого…

Думал о ней и вспоминал все те моменты, когда она была рядом, от которых реально захватывало дух.

Вот она поправляет свои длинные волосы, струящиеся по спине, откидывает их назад. Вот смотрит на улицу, хмурится, обдумывая, во что одеть ребенка, чтобы не простудить или не заставить его потеть.

Следующим кадром – глядит на меня в темноте коридора, случайно столкнувшись в доме, когда я поздно как-то поздно вернулся из офиса.

А после – рвано вздыхает подо мной, будоражит, зажигает кровь, да так, что я просто не могу очнуться, выйти из этого зеркального лабиринта, в котором отражается не мое лицо, и фигурирует только она одна.

Предательница и разрушительница моей жизни…

Было ужасной ошибкой привозить ее в свой дом.

Ну дождался бы результатов ДНК у себя, оставил бы ее и ребенка в том городе, где и нашел. И ничего бы не произошло. Совсем ничего.

В душе бы снова не вспыхнули те чувства, которые обуревали меня когда-то.

Тася словно вобрала меня в кокон, оплела паутинкой нежности и заботы, хрупкого очарования, которому невозможно было сопротивляться.

Каждый раз, когда я смотрел на нее в те минуты, когда она возилась с малышом, во мне поднималась волна самых разных чувств, самых разных эмоций, и я просто проваливался в кроличью нору.

Вся эта ласковость, красота, домашняя любовь…Именно это привлекло меня когда-то в ней и именно сейчас, когда я стал совсем другим человеком, снова понравилось!

Все женщины, которые были у меня после, - все были полной противоположностью Тасе: броские, цепкие, уверенные в себе, стальные, железные леди. Но никак не такие, что могут растеряться от одного комплимента.

Я даже хмыкнул вдруг про себя, когда вспомнил, как она покраснела от моего взгляда перед тем вечером. Ее платье просто свело меня с ума. Оно подчеркнуло все то, что было прежде скрыто от глаз безразмерными свитерами и футболками, джинсами и штанами.

В том самом ресторане я был готов выцарапать глаза каждому, кто смотрел на нее!

Вспомнилось вдруг, некстати, что когда-то, почти два года назад, после очередного свидания с нею встретил двух парней во дворе перед гостиницей. Тогда пришлось говорить на языке улицы – я вспомнил, что Тася назвала одного из них Ганджубой, понял, почему они тут. Тогда мы «поговорили» удачно. Я все расписал этим двум гопникам с района о том, кто они такие и что их ждет, если еще раз сунутся.

И также мне хотелось поступить с каждым в ресторане.

Особенно потом, когда она, растрепанная после поцелуев, спешила за мной к машине, путаясь в подоле платья на своих километровых каблуках под взглядом этих понимающих шакальих глаз, оценивающих настоящую женскую красоту.

Зацелованная мной.

Распаленная моими руками…

Я как мальчишка потерял голову.

Как мальчишка…

И как идиот сказал ей после самой волшебной, восхитительной ночи, что ее маленькая семья для меня ничего не значит.

Что я держу их в доме только из-за теста ДНК.

Но ведь если бы дело было только в нем, я бы не привез Тасю с Лехой с собой в свой город, не поселил в своем доме и не ездил каждый вечер к ним, вместо того, чтобы заночевать в квартире напротив офиса!

И сейчас, сидя в этом кресле, слушая переводчика, делая вид, что вникаю во все, что озвучивается уже не в первый раз, отчаянно ощущал потребность в том, чтобы обнять ее, привлечь к себе.

А потом посадить себе на плечи Лешку, покатав его «лошадкой» по кругу. И ощутить это странное, удивительное чувство – когда малыш льнет к тебе всем своим доверчивым тельцем, практически вручая свою теплую и маленькую жизнь в мои большие и сильные руки.

Ну а после, прижав его к себе, понять, что слышишь биение его маленького сердечка: тук-тук-тук-тук, которое звучит, словно заячье – маленькое и хрупкое.

Удивительное ощущение – когда ты в ответе за жизнь другого в самом вселенском смысле…

Вдруг, вырывая меня из мыслей, на столе чирикнул телефон.

Это новости из России – я специально заводил несколько аппаратов на случай прослушки, случай переговоров. На этот аппарат в том числе приходил и отчет службы безопасности.

Из моего дома.

Где жили Тася и Леша.

Я тут же взял сотовый в руки, заметив, как неодобрительно скривился глава итальянской фирмы.

Плевать.

«Ореховы покинули дом. Отправились в аэропорт. Самолет через час», - было сказано в сообщении.

Все понятно. Она нашла результаты ДНК, которые курьер принес утром из моей клиники.

Леша – не мой сын, и я с этим должен был как-то смириться, понять и прочувствовать ту глубину падения, в которую снова начал лететь, совсем как тогда, почти два года назад, когда понял, что Тася – невеста этого противного Жука, гопника с района. Что отдавалась ему, что целовала после меня.

Предательство трудно понять, еще труднее – простить, а я почти был готов это сделать…

Тогда почему же прямо сейчас мне хочется бросить все, все равно бросить все, и лететь за ней, за ними? Прижимать, целовать, гладить? Любить? Почему?