– Джейн, я спросил, могу ли прийти сегодня, но не так, как было раньше. Мы ляжем в постель вместе, и я не уйду до самого утра.

Предложение опьянило ее сильнее бренди, от прикосновений тело охватила дрожь, по спине побежали мурашки.

– Я так устала…

Его пальцы нежно прошлись по ее щеке.

– Я тоже. Пойдем?

Трепеща каждой жилкой от сладкого предвкушения чего-то нового и неизведанного, Джейн выдохнула:

– Да.

Пока они поднимались вверх по лестнице, сердце ее билось так судорожно, как это было в день свадьбы. Предвкушение, что они будут просто спать в объятиях друг друга всю ночь, приводило Джейн в куда больший восторг, чем перспектива близости, целью которой было лишь произведение наследника.

Эдмунд обещал, что не уйдет до утра, а значит, она важнее всех женщин в мире, значительнее всех женщин из его прошлого. Быть может, он не сгорал от страсти, но зато готов был впустить ее в свой мир – туда, где еще никого до нее не было.

Джейн действительно очень устала, однако стоило раздеться и скользнуть в ночную сорочку, усталость сменилась тревогой: а вдруг он передумает и, как всегда, уйдет, едва достигнет цели?

Тихий скрип открывшейся двери в полуночной тишине показался ей таким громким, что она вздрогнула, а звук его мерных шагов воспринимался как грохот барабанов. Когда его рука откинула покрывало, шорох ткани был подобен завыванию ветра.

Сдерживая дыхание, Джейн лежала в мучительном ожидании, а он прижался к ней всем телом, обвил рукой ее талию и прошептал:

– Спокойной ночи, Джейн.

– Спокойной ночи, – ответила она ясным и чистым голосом.

С минуту Киркпатрик крепко сжимал ее в объятиях, потом его рука расслабилась и мягко легла ей на бок.

– Приятных снов.

– И тебе, – сказала Джейн тем же ясным голосом, который выдавал волнение, радость, нежность, но никак не усталость. Ее тревожила эта новая близость, пускай не душевная, но и не совсем физическая.

Эдмунд больше ничего не говорил, а через несколько минут она услышала его ровное глубокое дыхание: либо заснул, либо умеет притворяться гораздо лучше ее.

Когда Джейн наконец сомкнула глаза и провалилась в сон, за окном была кромешная тьма и только свет луны, иногда пробиваясь из плотной пелены облаков, освещал погруженный в ночной мрак мир.

Когда солнце встало из-за горизонта и его первые лучи просочились сквозь занавески спальни, Джейн все еще чувствовала крепкие объятия мужа, но час спустя, когда уже начала просыпаться, потягиваясь в постели и ворочаясь с боку на бок, поняла, что осталась одна. Об Эдмунде напоминало только углубление на мягком матрасе.

Дорогой Эдмунд. Любимый Эдмунд. Черт бы его побрал!

Он снова безукоризненно точно выполнил свое обещание: только спать, и ничего больше.

Эдмунд проснулся и почувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим, а подобное случалось с ним нечасто. Возможно, спокойный сон ему принесла уверенность, что в его объятиях Джейн в безопасности. Тепло ее тела помогало усмирить тревогу и убаюкивало. В прекрасном настроении он бодро встал и пошел к себе.

Спустившись к завтраку, Эдмунд обнаружил жену в маленькой гостиной, где она хрустела поджаристыми тостами и без меры сыпала сахар в свой кофе.

– Джейн, этим утром у меня появилась прекрасная идея… О, не много ли?

Она приподняла брови.

– Сколько необходимо, чтобы его можно стало пить. Мне кажется, кофе подгорел.

Утро окрасило ее глаза в хвойно-зеленоватый оттенок, а рассеянный солнечный свет позолотил кончики длинных ресниц.

Зная Джейн с самого детства, Эдмунд привык принимать ее внешность как данность, но сегодня словно увидел ее впервые и наконец оценил по достоинству.

– Выглядишь замечательно! Нынче утром ты… ты какая-то особенная. Выспалась?

Джейн нахмурилась, словно не понимая, зачем задавать подобные вопросы, и намазала тост тонким слоем масла.

– Почти.

– Выглядишь замечательно, – повторил Эдмунд.

– Почему?

– Почему ты выглядишь замечательно? Трудно объяснить. Это ты мне скажи.

Она не изменила выражения лица, и он добавил:

– И все равно выглядишь замечательно, даже когда хмуришься, а когда пытаешься скрыть улыбку, становишься еще прекраснее.

– Видимо, привычка лгать и льстить у тебя в крови. – Джейн принялась за очередной тост. – Ты ведешь себя просто смешно.

Горка румяных хлебцев выглядела так аппетитно, что Эдмунд, усевшись рядом с ней, попросил:

– Можно и мне?

Джейн кивнула и намазала маслом тост и для него.

– Итак, – сказал он, прожевав, – что же мне позволено говорить, если я считаю, что ты замечательно выглядишь?

– Лучше ничего.

– Почему?

Она раскрошила корочку хлеба.

– Потому что это пустые, ничего не значащие слова, такие же, как те комплименты, что ты делаешь всем и каждому.

Какое простое объяснение, такое меткое и такое жуткое. Честность, граничащая с жестокостью, была отличительной чертой всех их разговоров. Вчера ему казалось, что лед между ними треснул, что разделявшая их стена начала рушиться, но, быть может, у Джейн эти маленькие откровения лишь подорвали веру в мужа?

– Если мне не позволено делать комплименты по поводу твоей внешности, то могу я хотя бы поделиться с тобой своими грешными мыслями?

На ее губах заиграла едва уловимая улыбка:

– Эдмунд, войдя в комнату, ты хотел мне что-то сказать.

Джейн поднялась из-за стола, не допив кофе, и, следуя ее примеру, он стряхнул крошки с пальцев.

– Да. Вернее, не совсем. Я имел в мыслях кое-что тебе предложить. Это больше вопрос, нежели утверждение, или предложение, или…

– Ох, прекрати тянуть и скажи наконец, в чем дело. – Она улыбнулась и просунула ему руку под локоть.

– У меня выдалось свободное утро, и я подумал, что мы могли бы поучиться танцевать.

Она замерла на месте.

– Танцевать?

– А что, ты уже передумала? – упал духом Эдмунд.

– Нет. Просто не ожидала, что ты и в самом деле будешь меня учить.

Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Я обещал и сдержу слово, Джейн. Я никогда не давал тебе повода во мне сомневаться.

Она вздохнула, погладила его по руке и улыбнулась:

– Я знаю.

Это был не тот восторженный ответ, на который он надеялся, и тем не менее повел супругу в гостиную, где в камине уютно потрескивал огонь. Дабы освободить побольше места, Эдмунд отодвинул маленький столик, на котором стояла китайская ваза, а Джейн тем временем переместила оттоманку в угол.