Офицер кончает читать, медленно складывает документ, явно не зная, что с ним делать, и возвращает его владельцу. Потом что-то коротко говорит, поясняя жестом, что сейчас вернется, выходит, и Кадровик слышит скрежещущий звук поворачиваемого в двери ключа. Он вскакивает, подходит к двери и убеждается, что она действительно закрыта. Он косится на гроб. Ему кажется, что эта металлическая громадина заполняет собой всю комнату. Он достает из кармана свой спутниковый телефон. Нужно поскорее вызвать сюда Консульшу. Что тут происходит? Где она? Забыла свои обязанности, что ли?

Связь устанавливается мгновенно, но ему отвечает не женщина, а какой-то мужчина. Голос глубокий и спокойный, сразу внушающий доверие и ощущение безопасности. Нет, это не Консульша, это ее муж. Да, совершенно верно, он ей помогает. Можно сказать, помощник консула, хотя и неофициальный. А кто говорит? О, это вы?! Наконец-то! А мы тут ждем вашего звонка. Хорошо, журналист, который летел вместе с вами, подтвердил, что вы были в самолете. А то мы бы решили, что вы опоздали и гроб полетел без сопровождающего. Где же вы? Мы? Мы давно уже здесь, в аэропорту! Да, вот именно, и даже успели уже выяснить, почему вас отделили от остальных пассажиров. Нелепая история. Оказывается, у них тут несколько месяцев назад были неприятности с каким-то гробом. Прибыл гроб, но без сопровождающего, и никто его не встретил, так что в конце концов им пришлось закопать его у себя на поле. С тех пор они себя страхуют. Говорят, что не выпустят вас, пока за гробом не явится кто-нибудь из местных. Не стоило говорить им, что вы сопровождающий…

— По-моему, они меня и без того вычислили, хотя я понятия не имею, каким образом. Но какое это сейчас имеет значение! Главное, чтобы вы нас поскорей освободили.

Нас? Что он имеет в виду? Ах, его и гроб? Что, они и гроб зачем-то приволокли вниз? Вот идиоты. Ну, ничего. Всё будет в порядке. Они вот-вот. Им нужно только оформить еще кое-какие документы. Видите ли, этот офицер требует, чтобы мы представили ему справку. Ну да, заявление родственников, что они обязуются забрать этот гроб и похоронить его. С указанием места, даты и времени захоронения.

— Но этот ее бывший муж… разве он не с вами?

О да, он здесь, с ним всё в порядке, он-то готов хоть прямо отсюда отправиться на кладбище и окончить всю эту церемонию еще до полудня. Но тут возникла другая проблема. Этот подросток, ее сын, — он взбунтовался. Хочет во что бы то ни стало дождаться бабушку. Говорит, что не позволит хоронить мать, пока бабушка не приедет на похороны.

— Ну, так в чем же дело? Привезите ее…

Ха! Легко сказать — привезите! Мало того что она живет в какой-то чертовой дыре, так ей даже еще не сообщили о смерти дочери. Нет, не по растяпству. Она, оказывается, несколько дней назад отправилась на паломничество в какой-то монастырь, и никто не знает, в какой именно. Так что теперь нужно ждать, пока она вернется…

— Но это же займет кучу времени! Пока она вернется из этого своего монастыря, пока соберется сюда… А почему он так настаивает, этот парень? И вообще, почему мы обязаны считаться с его капризами?

— Он здесь единственный, кто состоит в кровном родстве с погибшей. По здешним законам расписаться в получении гроба и под обязательством о захоронении имеют право только кровные родственники.

— Ну и порядки! Сколько ему лет, этому полномочному родственнику?

— Тринадцать, четырнадцать, что-то в этом роде… Но на вид намного старше. Не мальчик и даже не подросток. Почти юноша. Беда в том, что у него, как говорят специалисты, сложный характер. Лично мне он показался просто парнем с криминальными наклонностями. Бог знает, что у него в голове и почему он так настаивает на приезде бабушки. Но в любом случае мы целиком в его руках.

— Так что, мне так и сидеть тут, пока вы там разберетесь?!

Где он находится? В багажном отделении, в подвале? Как, его там закрыли? Ну, это уж слишком! Что они себе позволяют, эти таможенники?! Почему он сразу не сказал? Сейчас они постараются его освободить. Если не получится, они пошлют кого-нибудь сменить его в качестве заложника. Нет причин волноваться…

— А я и не волнуюсь. Я человек терпеливый, привык в армии. Просто хочется ускорить дело. Так что давайте освобождайте нас отсюда. И не забывайте держать меня в курсе.

— Да-да, конечно. Кстати, у вас прекрасная связь. Я вас слышу так, будто вы говорите внутри моей головы.

— Это потому, что я говорю по спутниковому телефону. Так сказать, небесная коммуникация…

— Небесная связь, прекрасно! В общем, ждите, мы скоро. Раз уж небеса с нами…

Он отключается. Теперь Кадровик может наконец посмотреть на гроб. Странно, он уже трое суток занимается этой женщиной. С той первой минуты, когда услышал о ее гибели и дал обещание взять это дело на себя. Опрометчивое, конечно, обещание, не исключено, что он слишком поспешил с ним, но сказано — сказано, это дело действительно целиком легло на его плечи. Который уж день он им занимается и только сейчас впервые встречается со своей подопечной, так сказать, лицом к лицу. Не совсем, конечно, «к лицу», в мертвецкой на Сторожевой горе, когда ему предложили взглянуть на ее лицо, он отказался, а сейчас оно, что ни говори, скрыто гробовой доской, но, как бы там ни было, теперь они впервые наедине друг с другом, в одном тесном и закрытом пространстве. Ну, что ж, разрешите представиться, госпожа Рогаева, произносит он с кривой улыбкой. Вот он я, начальник отдела кадров той пекарни, где вы некоторое время работали. То есть это раньше называлось «кадры», а потом Старик переименовал их в пышные «человеческие ресурсы». Ему показалось, что «ресурсы» звучит человечнее, чем «кадры». Короче, я Кадровик. А вы, как я понимаю, — Юлия Рогаева, бывшая работница нашей пекарни, имеющая все права пострадавшего согласно Закону о национальном страховании, не так ли?

Он протягивает руку и прикасается пальцами к холодному металлу крышки. Как это воспарял в своем описании тот лаборант из мертвецкой? «Точно заснувший ангел»? Интересно, только ли потому, что уж очень хотел соблазнить его на опознание, или действительно увидел наметанным глазом какую-то особую красоту в ее мертвом лице? А вот сейчас оно скрыто крышкой гроба, а гроб стоит в багажном подвале чужого аэропорта. Можно сказать, в тамбуре между двумя мирами — ее родиной и его родиной. И ждет освобождения. В сущности, они оба ждут освобождения: она — чтобы вернуться в свою землю, он — чтобы вернуться на свою. Разве что теперь их роли изменились — из ее опекуна он превратился в ее заложника. Да, жаль, что нельзя приоткрыть крышку. Хотя бы сейчас, пока они здесь наедине. Хотя бы на минутку. Тогда бы он попрощался с ней действительно лицом к лицу. И заодно увидел бы наконец, была ли она так уж красива на самом деле. И что это за странная складка была у нее над глазами?

Увы — гроб плотно прижат к стене. И не известно даже, есть ли у него там задвижка или замок. А окно в этой комнатке, кстати, маленькое и расположено чуть не под потолком. Типичное окошко арестантской камеры. Если понадобится проветрить помещение, открывать будет трудно. Что ж, придется проститься с покойницей заочно. Произнесем же и мы нашу надгробную речь: «Прощай, Юлия Рогаева! Чего ты искала в нашей стране? Что ты надеялась найти в нашем Иерусалиме, этом тяжелом, угрюмом городе, который в конце концов убил и тебя? Чем он так удерживал тебя, что ты осталась в нем даже после того, как твой единственный сын бежал оттуда? Почему ты не последовала за ним?»