За дверью послышалось: «Где Шнягин? В какой «хате»?»

Засов скрипнул, грохнул, и в камеру снова ворвался сноп белого огня. Мужчина поднялся с лавки и некоторое время стоял, отвернувшись от проема.

– Выходи, выходи, – со скрытой угрозой проговорил кто-то. Зазаев по силуэтам догадался, что стоят двое.

Незнакомец шагнул в дверь: «Что, обломались за три года? Ваша полоса, темная, берите. Скоро полоса будет светлая, моя». Ответ: «Из полосатого у тебя сейчас только роба. В «Черном дельфине». Мужчина: «Довези сначала».

Для Зазаева этот диалог был в диковину. Считая себя авторитетным человеком, он уже сейчас обдумывал свой разговор с правоохранительными органами. И основная его канва сводилась к тому, что он ничего не знает, преступлений не совершал, и здесь он только потому, что его подставили. Слушая же невозмутимого мужика, он все больше склонялся к той мысли, что ему будет что вспомнить, когда окажется на свободе. «Я знаю одного авторитета, – скажет кто-то и назовет фамилию. – Пред ним все сявки». – «А я сидел с ним в одной «хате», – ответит Зазаев, – и мы курили сигарету на двоих». И скромно замолчит. «Вот это да, – подумают вокруг, – Зазаев с ним сидел»…

Глаза уже привыкли к свету, и теперь послушник Хараева видел, как его сокамерник стоит на пороге камеры, перед ним – сержант с автоматом, чей ремень был небрежно переброшен через плечо, и еще двое в костюмах. «Контора», – вспомнил Зазаев. «Контора» – это ФСБ. За незнакомцем прибыли люди, защищающие безопасность этой дармовой страны. А за ним сейчас придут мятые сержанты и доставят к не менее мятому, в двадцатидолларовых туфлях, оперу. И тот, шмыгая носом от хронического ОРЗ, будет жевать слова и просить Зазаева дать показания, ведя бессмысленное, унизительное для него самого «давление»: «Скажи, а то тебя посадят». Зазаев сплюнул на пол.

Незнакомец услышал звук, обернулся и зло бросил:

– Что ж ты, бес, в доме плюешь? Сюда после тебя люди придут.

– Кому – люди, кому – хер на блюде, – проявил недюжинный интеллект сержант с автоматом и вытянул перед собой руки с зажатыми в них наручниками: – Давай пешни!

Дальше Зазаев помнил плохо. Если реконструировать события из тех фрагментов, что запечатлелись в его памяти, то выглядело все примерно так:

…клацание браслетов, вопль сержанта: «Он застегнул меня, сука!!»…

…хлопок автоматного ремня, щелчок затвора, шуршание по полу подошв туфлей и грубая ругань фээсбэшников…

…разрывающая слух автоматная очередь, крик сержанта и кого-то еще, за дверью…

…еще одна очередь, следом – вторая, разъедающий слизистую глаз пороховой угар…

…крики в коридоре, и вдруг в проеме появляется голова мужика: «А потом мне скажут, что я после себя человека у мусоров оставил?!»…

Больше Зазаев не колебался. Он вскочил с лавки, почувствовал рывок за рукав и полетел в сторону выхода. Это его позвал за собой сокамерник.

Выход. Еще один мент!.. С папкой в руке, с кобурой на ремне, с фуражкой на голове… Он входил в райотдел, ведя за руку какого-то небритого, выпившего мужика.

– На пол, барс!! – взревел мужик. – На пол!!

Выронив папку, лейтенант выставил перед собой руки и сполз по стене. Его арестант выбросил ноги назад и упал на живот, рискуя раскрошить остатки своих зубов, желтых, как янтарь, и редких, как пни на лесоповале.

Зазаев пробежал по спинам обоих и выскочил на улицу. Женщина, идущая мимо райотдела с авоськой в руке, не испугалась мужика с автоматом в руках, но пришла в ужас при виде Зазаева. Заголосив, как на похоронах, она бросила сетку наземь, обхватила голову руками, и бандит шарахнулся от нее, как от прокаженной. Эта встреча была сродни той, что происходят в малинниках, когда медведь и баба в течение часа собирали малину с разных сторон одного куста и только сейчас увидели друг друга. Баба в таких случаях орет, медведя разрывает понос, и они оба уносятся прочь со скоростью скаковых лошадей. Что-то подобное произошло и сейчас. Разница была лишь в том, что Зазаев сумел скорректировать направление и метнулся вслед за мощной спиной, обтянутой белой рубашкой…

– Ты кто такой? – рявкнул сокамерник, когда они остановились в каком-то пахнущем сыростью дворе.

– Вообще или сейчас? – растерялся Зазаев.

– Сейчас ты потенциальный покойник. Кто ты по жизни?

– Я под Хараевым, – сказал, задыхаясь, Абдул-Керим. – Он держит город…

– Херово держит! Почему федералы вменяют мне убийство какого-то депутата в Москве, которого я не совершал?!

– Губернатора, – поправил Зазаев, радуясь тому, что хоть здесь-то он в состоянии понять происходящее и быть в разговоре на равных. – Резун – губернатор. Этой области. Был.

Незнакомец дернул автоматом и выдохнул:

– Это так Хараев держит город? А Хараев хочет, чтобы сюда люди из Москвы приехали и поспрошали за меня?

Не давая Зазаеву ответить, он взял его за пуговицу на рубашке и слегка потянул к себе. Ровно настолько, чтобы тот перебрал по земле ногами.

– За Мининском есть недостроенная фабрика. – Услышав из уст Зазаева: «завод», он потянул еще. – Это одно и то же. В десять утра, завтра. Приедет «муравейник», я приведу свой.

– Уважаемый! – глухо крикнул ему вслед Зазаев. – Друг! Человек!..

Осознав, что теперь он один, Зазаев метнулся во дворы и вскоре исчез.

Кряжин с автоматом в руке вернулся в райотдел спустя десять минут. Все это время он сидел с «АКСом» на лавке соседнего двора, курил и вспоминал минувшие события. Кажется, Зазаев ничего не понял.

Подошла бабка, спросила: «А ты чего это здесь сидишь с автоматом?» – «А где мне сидеть с автоматом?» – ответил советник. Бабка не нашлась, ушла.

Часов у Кряжина не было, их пришлось снять вместе с ремнем. В камеру с часами и ремнями менты не сажают. Пришлось в кабинете начальника уголовного розыска выложить на стол и сигареты. Курить хотелось нестерпимо, и пришлось угоститься у прохожего. Браток из джипа протянул пачку без лишних вопросов. Единственный, который он задал, лишним не был: «Зажигалку дать?»

Кетчуп со стекла дежурного помещения уже оттерли, двое из «ФСБ», точнее – из кабинетов участковых уполномоченных, еще не успели справиться с потоком выброшенной адебазино-три-фосфорной кислоты, именуемой в просторечье адреналином, и сейчас находились в возбужденном состоянии. Будет что рассказать третьему, когда его приведут в чувство. Помощник дежурного ныл, говоря, что после магазина холостых патронов ему ствол чистить теперь до утра. Алкоголик с небритым лицом встретил Кряжина неприязненно. Его заперли в камеру.

Советник подошел к столу, выложил на него автомат и бросил Тоцкому:

– Сидельникова вызвал? А Жорников ваших веселых разговоров не слышал?

Не мог слышать. Он находился в камере в глубине коридора, отделенного от помещения дежурного дверью. Кряжин посмотрел на часы – роль артиста его не устраивала. Если шутка с Зазаевым в рамки уголовного дела по факту убийства Резуна еще как-то вписывалась, то подобный трюк с Жорниковым, являющимся свидетелем, был невозможен. Но был еще Малик.