в объятия. Блейкли пытается обернуть цепь вокруг моей шеи, но я наступаю на нее, удерживая запястья девушки по бокам. Прижав руку к ее затылку, я смотрю ей в лицо. Эти пронзительные глаза светятся злобой.

— Я постараюсь быть нежным.

— Катись к черту.

Я втыкаю иглу в ее руку и наблюдаю, как расширяются ее зрачки. Блейкли становится послушной, ее тело обмякает, и я быстро обхватываю ее рукой за талию, чтобы подхватить. Переношу ее на каталку и укладываю на подстилку, снимаю цепи и прикрепляю наручники к боковым перекладинам.

Когда готовлю капельницу с анестезией, она хрипит что-то.

— Что ты сказала? — сочетание препарата и анестезии опасно, нужно тщательно подбирать дозу.

Когда она больше ничего не говорит, я устанавливаю капельницу и ввожу иглу ей в руку. Меньше, чем через минуту она полностью погрузится в наркоз.

— Я сейчас думал о времени, — говорю я, наклеивая пластырь на иглу у нее на руке, — и понял, что смогу направить тебя по курсу со скоростью света, замедлить некроз в твоем мозгу… может быть, даже обратить процесс вспять.

Она сглатывает, стараясь держать глаза открытыми и не отрывать взгляда от моего лица.

— Это абсурдно, я знаю. Глупая, причудливая теория, не имеющая под собой никаких оснований, — я глажу ее по волосам, пальцами перебрасывая светлые пряди ей на плечо. — Если бы был способ сделать все по-другому… ради тебя, уверяю, я бы попробовал.

Но это не наша реальность. Желание вылечить ее должно перевешивать риск. Не важно, какая боль, не важно, какие пытки будут для нас обоих.

Я не подведу ее.

— Я думаю о том моменте между нами возле склада, — говорю я, когда она начинает поддаваться действию лекарства. — Когда мои эмоции были на пределе, когда ты попросила меня описать, что я чувствую. То, о чем ты, правда, просила меня — прямо здесь. Ты умоляла меня помочь тебе, Блейкли, а я лишь этого и хотел.

Ее губы шевелятся, и я наклоняюсь ближе.

— Это доктор оказался монстром, — шепчет она, когда ее глаза закрываются.

Отсылка к Франкенштейну. Из глубины моего горла вырывается звук согласия.

Я остаюсь рядом с ней, пока наркотик проникает в ее кровь. Наблюдаю, как поднимается и опускается ее грудь, ее дыхание становится глубже, по мере того как ее затягивает все глубже.

Я вдыхаю ее аромат, наполняя легкие жгучей болью, затем благоговейно дотрагиваюсь до царапин на своей щеке, потом открываю карманные часы, чтобы засечь время.

— Сейчас мы оба монстры.

ГЛАВА 19

МАЛЕНЬКАЯ СМЕРТЬ

БЛЕЙКЛИ

Мне не нужно царапать на стенах количество дней, чтобы знать, как долго я здесь нахожусь. Повсюду вокруг меня время.

Каждый раз, когда Алекс смотрит на часы. Каждый раз, когда он проводит рукой по волосам, разочарованный нежелательным результатом. Каждая жестокая процедура, которой он меня подвергает, регистрируется с указанием даты и времени. Спустя почти три недели я перенесла двенадцать сеансов электрошока, в которых чувствовала каждую миллисекунду пытки.

Сегодняшнее лечение будет несчастливым номером тринадцать.

Мой разум затуманен и отстранен. Я дотрагиваюсь до лба и усиленно моргаю, пытаясь вспомнить последний разговор с Рошель. Она самый близкий мне человек. Наш разговор в ее кабинете мелькает фрагментами, ее гладкое лицо расплывается, его трудно вспомнить.

Вся моя предыдущая жизнь кажется отдаленной.

Побочные эффекты лекарств и электрошока. Потеря памяти — одна из самых заметных побочек. Алекс утверждает, что излечивает меня от болезни, но, если он случайно не убьет меня, то лишь поджарит мой мозг, а не вылечит.

Я стану пустым сосудом. Безжизненным. Полагаю, тогда он сможет заявить, что я вылечилась, поскольку не останется ничего от прежней девушки. Я буду одной из тех пускающих слюни, с пустыми глазами, коматозных пациентов, которые в постоянном ступоре.

Надеюсь, он убьет меня.

Ночь — единственное время, когда Алекс выпускает меня подышать свежим воздухом, как какое-то животное из клетки. И только наверху лестницы подвала, не давая шанс на еще одну попытку побега. Я провожу свои пятнадцать минут, глядя на звезды. Здесь они великолепны, в отличие от города, где им приходится конкурировать с ярким светом фонарей.

После той ночи на лестнице Алекс не смотрел на меня дольше пары секунд, необходимых для того, чтобы отметить наблюдение. Он не прикасался ко мне, кроме как для того, чтобы получить обновленное сканирование мозга. Сохраняя дистанцию, он уверяет, что не совершит ошибки — что он не даст мне шанса снова сблизиться с ним.

Собрав все оставшиеся у себя умственные способности, я открываю блокнот на отмеченной странице. Алекс, правда, принес мне блокнот. И ручку. Я знаю, что он читает мои записи, пока я под наркозом, поэтому сегодня пишу отрывок, который, надеюсь, дойдет до него. Последняя попытка избавить себя от этой участи.

По какой-то причине, когда я прикасаюсь ручкой к странице, в моей голове всплывает образ Эриксона в мятом деловом костюме. Я чувствую запах кофе, чувствую металлическую ложку в своей руке. Закрываю глаза и вижу слова на странице, заметки, которые я делала тогда о своей цели.

Вспоминаю, кем я была. И презираю тот факт, что на ум приходит этот дебильный Эриксон, но я цепляюсь, несмотря ни на что, потому что это связывает меня с Блейкли и ее жизнью.

Затем пишу:

Лесное небо — это кровь, на деревьях черные вены. Разложение — это ветер, который шепчет в ветвях, разъедающий, разрушительный. Подобно гнилой почве, пожирающей корни, он отравляет мое тело, крадя ту жизненную сущность, которая делает меня живой.

Тени не могут существовать без солнца, но звезды горят, как ад, на фоне черноты, погружая меня в самую глубокую тьму. Неизбежная пустота, когда он запирает замок на цепи.

Алекс верит, что я больна, но его инфекция еще более темная и чудовищная.

Ее смерть — это его недуг, гноящаяся болезнь, сочащаяся из пор. Избавиться от своей тяги к возмездию — единственное лекарство, которое он так ищет, иначе он самоуничтожится.

Лесная гниль просочилась в него, и только очищающая вода освободит нас.

При звуке его приближения я прекращаю писать. Надеюсь, мои мысли достаточно абстрактные, волнующие и даже немного соблазнительные. Я и раньше просила его сводить меня к воде, но каждая просьба встречалась молчанием. Прежде чем мой разум окончательно сломается, мне нужен последний шанс увидеть внешний мир.

— Результаты не лгут, — говорит он, входя в комнату. Сегодня он потрепанный. Небритый, выражение лица усталое, волосы взъерошены. — Я пытался воспроизвести их снова и снова… но данные бросаются в глаза.

Он расхаживает