по комнате, как будто меня здесь нет, бормочет что-то бессвязное и размахивает руками. Я сажусь обратно на койку, пытаясь остаться незамеченной. От этого я ощущаю себя слабой, жалкой. И ненавижу Алекса так, как никогда раньше, потому что никто никогда не заставлял меня чувствовать себя такой беспомощной.

Он натягивает лабораторный халат и катит тележку с компьютером. Погружен в свои мысли, просматривает страницы с данными. Я смотрю мимо него на ключи, висящие на стене. Они так близко, но просто недосягаемы.

— Это переменная. Единственная разница, — бормочет он себе под нос. — Я должен воссоздать первый сеанс.

Чувство, похожее на страх, охватывает меня, миллион воображаемых паучьих лапок пробегают по коже. Тело напрягается и становится горячим при мысли о том, что я снова испытаю.

— Алекс, — я пытаюсь привлечь его внимание, но он поглощен работой. — Алекс…

Вздрогнув, он отрывает взгляд от экрана.

— Мы теряем время, — говорит он. — Анестезия влияет на молекулярную структуру соединения. Единственный способ добиться прорыва — повторить первое лечение. Но на этот раз на более высоком уровне.

Я слаба, измучена и скоро сломаюсь, но не могу просто сдаться. Поднимаюсь на ноги и вздергиваю подбородок, с той силой, которая у меня еще осталась.

Он останавливается на расстоянии, чтобы я не могла до него дотронуться. Снимает очки, кладет их на тележку, затем с любопытством рассматривает меня. На мне та же одежда, что и вчера. Эту же надену завтра. Я перестала мыть волосы, и они превратились в спутанный беспорядок с отросшими темными корнями. Но он смотрит на меня так, словно ничего не замечает. Не видит темные круги у меня под глазами. И бледность моей кожи.

Нет, для Алекса — прямо здесь, в момент открытия — я самое прекрасное, что он когда-либо видел.

Я — его ответ.

И когда он приближается ко мне, я набрасываюсь на него со всей силой, на которую способно мое тело.

В конце концов, этого недостаточно. Он усмиряет меня и тащит к каталке, где вкалывает мне свой коктейль-наркотик, и мое сердце выпрыгивает из груди, когда я вижу, как электроды приближаются.

— У всего в природе есть защитный механизм, — говорит он с безумным блеском в глазах. — Ты сильная, Блейкли. Упрямая. Самая стойкая из объектов. Твой разум отказывается сдаваться. Но даже самый сильный защитный механизм можно сломать. Просто нужно найти слабость.

Я пытаюсь уйти за пределы сознания, в какое-нибудь отдаленное место, подальше от него и этого ада. Но когда появляется ток, я чувствую каждый электризующий импульс. Мое тело — громоотвод для боли.

Я слышу музыку. Струны натянулись, смычки скребут по ним с оглушительной скоростью. Мучительная симфония пыток и Алекс — дирижер.

Крик вырывается из моего рта, и не прекращается, пока горло не начинает гореть огнем. Алекс увеличивает напряжение до тех пор, пока мое тело больше не может выдерживать мучений, и, к счастью, этот психотический уровень ада исчезает.

Крошечные отблески луны омывают бесконечное пространство наверху.

Я невесомая. Бестелесная. Нет ни боли, ни воспоминаний. Только знание о существовании и прохладное ощущение. Темные облака движутся по ночному небу, безмятежность нарушена.

На краткий миг я подумала, что умерла.

Прижимаю пальцы к ладоням и слышу отчетливый всплеск.

Я подвешена в воде. Затем до меня доходит ощущение его рук. Смотрю на звезды, чтобы отгородиться от реальности. Я хочу, чтобы река поглотила меня.

Никтофобия — это боязнь ночи. Я узнала об этом от Алекса, он полон информации, когда речь заходит о мозге и фобиях. В моей голове крутятся бесполезные мысли.

— Кто может бояться ночи? — наверное, я говорю это вслух, потому что внезапно сверху материализуется лицо Алекса.

— Более десяти процентов взрослых боятся темноты, — говорит он. Его лицо в тени. Он — темный силуэт на фоне кобальтового неба.

Я смотрю в его глаза, которые блестят, несмотря на отсутствие света, а затем отворачиваюсь. Вода заливает мне ухо, приглушая слух.

— Когда ты не проснулась, я подумал, что вода поможет тебе прийти в себя.

Он ищет одобрения или какого-то принятия с моей стороны. Я слышу в слабом тоне его голоса эту раздражающую потребность в прощении.

Он похож на некую зловещую версию доктора Джекила и мистера Хайда24, и это его джекиловская сторона пытается смягчить ущерб.

Чем больше я прихожу в себя, тем сильнее ощущаю этот ущерб. Мои мышцы слабы и болезненны, голова пульсирует, острая боль рикошетом отдается по черепу. Я вынимаю руку из воды, чтобы дотронуться до виска. Кожа там шершавая. Наверное, ожог. От более чем четырехсот вольт электричества.

— У меня есть крем для лечения ожогов, — говорит он, когда я вырываюсь из его хватки.

Я помню, как он прикладывал ту желейную хрень к моим вискам после того, как безжалостно прижимал электроды. Тогда это не сработало, и вообще, меня не волнуют шрамы.

— Как ты себя чувствуешь?

Так же. Уставшей, искалеченной и полной безразличия. Я хочу погрузиться под воду и никогда не выныривать. Но когда луна отбрасывает сияние на камни, я вижу тень на скале. Как все это работает? Внезапно ответ озаряется самыми тусклыми звездами.

Сияние блеклое, и его трудно уловить, но оно есть, как и решение, спрятанное прямо под пеленой, окутывающей мои мысли.

Я закрываю лицо мокрыми руками.

Алекс не попадется на такую простую уловку. Хотя, я ничего не потеряю. Этот риск — причина попробовать.

— Я чувствую себя странно, — говорю я, пробираясь сквозь воду. Замечаю, откуда течет, и поднимаю взгляд на каскад, стекающий по выступающему утесу в скале.

— В смысле странно? — спрашивает Алекс. — Побочные эффекты должны пройти в течение дня.

Мой взгляд не отрывается от водопада.

— Я не знаю, просто странно. У меня в груди тяжесть, но это не страшно. Я хочу войти в водопад. Он такой красивый и безмятежный.

— Блейкли, ты меня беспокоишь. Может, стоит отвести тебя обратно…

Я пробираюсь к нему сквозь воду и обхватываю его лицо обеими руками. Смотрю вверх, широко распахнув глаза, мои губы дрожат от холода и нахлынувших эмоций. И, прежде чем говорю, я слышу голос миссис Фишер в своей голове.

Жестокость — это болезнь, Лорали. Она будет гноиться внутри тебя, как рак.

Возможно, это самый жестокий поступок, который я когда-либо совершала, но Алекс заслужил мою жестокость.

— Если бы я могла прямо сейчас перегрызть тебе горло, я бы это сделала. Я бы перерезала тебе яремную вену и смотрела, как твоя кровь окрашивает воду, и я бы не почувствовала… ничего.

Алекс сглатывает, напрягается, его взгляд непоколебим.

— Тогда