Мы не станем углубляться в рассмотрение вопроса о расходах отеля и королевской Палаты: обычного анализа счетов достаточно для того, чтобы показать их разнообразие и выявить тех, кто мог на них нажиться, хотя это не было бы хоть сколько-нибудь полезно для нашего исследования. В общей сложности, деньги расходовались на предметы обихода, мебель, одежду и продукты, а также на драгоценности, предназначавшиеся либо самому королю, либо тем, кому король хотел сделать подарок.

Проверкой счетов занимались члены Денежной палаты, четыре мэтра счетов, Жан де Даммартен, Санc де Шармуа, Реньо Барбу и Жоффруа Кокатрикс, к которым периодически присоединялись те, кого Борелли де Серр назвал «чрезвычайными посланцами курии»,[649] известные нам по списку «мэтров счетов», получивших в качестве вознаграждения, которое полагалось им за эту службу, пару форм для чеканки монет.[650] Имя Мариньи появляется среди этих «мэтров счетов» (в большинстве случаев это название не соответствовало действительности) начиная с Троицына дня 1304 г.; он назван первым из мирян после графа де Сен-Поля, перед Гильомом д'Анже, Гильомом д'Аркуром и Пьером де Шамбли, который между тем являлся главным камергером. В 1309 г. Мариньи получил чеканы монет к Рождеству, но его имя было упомянуто после Ногаре. В 1310 г., примерно на Рождество, он все еще входил в число «мэтров счетов», но на этот раз имена рыцарей – Мариньи. Марсильи и Ногаре – были упомянуты прежде, чем имена казначеев и настоящих мэтров счетов.

На самом деле, роль этих «чрезвычайных посланцев» не была особенно важна. Они давали официальное подтверждение результатам работы, проведенной мэтрами счетов из Денежной палаты, как показал Борелли де Серр.[651] Это дополняло полномочия Мариньи в сфере финансов отеля, впрочем, ничего к ним не добавляя.

Желая полностью разобраться в вопросе финансов отеля и роли Мариньи в руководстве ими, мы должны напоследок рассмотреть еще одну сферу вложения средств: драгоценности короля, украшения и изделия из ценных металлов. Они находились в казне в Лувре,[652] дворце, комендантом которого являлся Ангерран.[653] В 1304 г. их доверили камергеру, Гуго де Бувилю. Драгоценности были переданы ему на хранение под его полную ответственность: именно поэтому разницу между доходами и расходами занесли на его счет.[654] Эту должность Мариньи получил в дополнение к посту коменданта Лувра, вероятно, в 1304 г., когда он сменил Гуго де Бувиля на посту камергера. По нашим сведениям, опись и оценку драгоценностей короны и королевской семьи произвел в 1308 и в 1309 гг. Мишель де Бурдене,[655] писец королевской Палаты, по приказу Мариньи. Кроме того, с 1304 г. в ведении Мариньи находились немыслимо роскошные предметы интерьера королевского отеля: сбыт 54 конфискованных драпировок, в целом стоимостью 1296 парижских ливров, что говорит о том, что они представляли собой ценный комплект прекрасных гобеленов,[656] драпировок, которыми украсили покои короля во время его путешествия в Тулузу: одной из них было достаточно, чтобы сделать шесть «интерьерных украшений» («garnemens») для короля и одно для королевы,[657] все остальные раздарили. По всей видимости, эти дары проходили через казну. а не королевскую Палату: Мариньи передал Бувилю 1296 ливров,[658] сумму, которая значилась в квитанции о поступлении.[659] Это является доказательством того, что, еще не будучи камергером, Мариньи помогал Гуго де Бувилю выполнять его камергерские обязанности Помимо этого, насколько нам известно, Мариньи не единожды участвовал в сделке подобного рода в интересах короля: он приобрел у некого ломбардца при посредстве аббата Сито крест из золота и серебра за внушительную сумму в 900 флоринов, то есть 618 турских ливров 15 су.[660]

Таким образом, именно Мариньи благодаря занимаемой им должности в большинстве случаев представал в качестве распорядителя расходами отеля. Сам он превысил свои полномочия для того, чтобы лично или с помощью Мишеля де Бурдене наложить руки на большую часть финансов королевского отеля. Являясь комендантом Лувра и, следовательно, хранителем казны и королевских драгоценностей, он смог объединить эти разнообразные привилегии и получить, собрав в одно целое свои разнородные полномочия в разных сферах и свои точно не определенные права и обязанности (неопределенность которых, впрочем, лишь помогала ему), возможность управлять денежными средствами королевского отеля, что, безусловно, немало поспособствовало претворению в жизнь его честолюбивых планов.

В большинстве случаев он действовал как камергер, но довольно часто пользовался также и преимуществами, недоступными для обычных камергеров. Это утверждение можно проиллюстрировать примером с Денежной палатой: нам кажется совершенно естественным – и в то время воспринимали как должное – то, что камергер принимал участие в процессе ее работы, но нельзя забывать о том, что Мариньи заседал в Денежной палате уже в 1304 г. и что после смерти Пьера де Шамбли-старшего в ней не было камергеров, кроме Ангеррана.

В реализации честолюбивых планов Мариньи ему более всего помогало то, что должность камергера предполагала практически постоянное его присутствие при дворе. Мы уже говорили, что во время службы камергеры сменяли друг друга через небольшие периоды времени. Но тем не менее Мариньи был обязан находиться подле короля либо при дворе постоянно, за исключением того времени, когда он находился в отъезде, исполняя какое-нибудь поручение. Он жил в покоях короля и в непосредственной близости от королевской семьи в период, когда ему полагалось выполнять свои обязанности, но и на время службы своих коллег он не мог никуда отлучаться. К тому же то, что его парижский особняк находился на расстоянии нескольких сот метров от Лувра, являлось наглядным примером его несвободного положения, к которому, впрочем, Мариньи сумел прекрасно приспособиться. Если даже двор и не являлся его постоянным местом жительства, можно с уверенностью сказать, что он ежедневно там появлялся, причем ему было разрешено там обедать.[661]