свеча не прогорит. Таково было условие ритуала. К счастью, свечку я выбрал тонкую…

За морем океаном, за островом, да не Буяном,

За полями туманными, за болотами топкими

Стоит гора, твердь земная.

Да на тверди той растет дерево,

Кривое, обожженное, опаленное.

Да на ветке поломанной — ворон там сидит

Покой тоски любовной — муки сердечной сторожит.

Да имя желанной Юлии произнесу,

Словесами крепкими, к уху лепкими.

Ворона крик, колокола звон.

Таки тоска проснись, к Юлии иди

Да с собой сестру, муку сердечную бери.

Идите по полям туманным, по болотам топким,

Дорогу сыщите, к дому к ее порогу.

В сердце ее войдите, по мне свербите.

Пламенем свечки черной, ведьмачей

Это вам заповедовано.

Узами крепкими ко мне привяжите,

Да семь узлов наложите — росой скрепите.

Никому их не порвать — не отвязать,

Водой не отмыть — огнем не пережечь,

Булатом не пересечь.

Ведьмака указ, гробовой приказ

Свечка черная. Приворотная.

Ключ. Замок. Язык.

Я читал это, вырывая слова из памяти и глядя на огонь. Раз за разом, слово за словом, непрерывно глядя на пламя свечи. Это было самым сложным — не отвлечься, не потерять концентрацию. Алтай тихо заскулил, но мне пришлось его проигнорировать. Я пялился на эту проклятую черную свечку, пока перед глазами не пошли галлюцинации. Пришлось тряхнуть головой, чтобы развеять наваждение…

И я сам не заметил, как свеча прогорела полностью. Еда наверняка вновь остыла, но мне уже было плевать. Хотелось как можно скорее с этим покончить.

Я отскреб огарок свечи и выбросил в камин. Подкинул немного дров и дал жару посильнее, чтобы точно расплавилось, и уселся на медвежью шкуру перед камином.

— Ну и сколько ждать результата? — шепнул я, обращаясь к Тьме.

«Можешь снимать сонное заклятье и смотреть, что получилось», — улыбнулась сила. — «Взляни же…»

Глава 15

Ну уж нет, сначала я поем.

Ритуал приворота, как и всякий другой, требовал выброса силы. С учетом того, что у меня с самого завтрака не было и маковой росинки во рту, а за этот бесконечно длинный день столько всего случилось…

Короче, я решил, что Юле неплохо было бы поспать подольше, а мне — все же восстановить силы.

Игнорируя протесты Тьмы, я с трудом поднялся на ноги, доковылял до тола и сгрёб на поднос все, что на него поместилось: несчастного цыпленка с гарниром, мясную нарезку, остатки сала — уже изрядно подтаявшего и лишившегося своего восхитительного вкуса, но все еще питательного. В последнее время я вообще старался налегать на жир и мясо: жир давал больше калорий, а белковая пища, как мне показалось, продлевала чувство сытости. Был соблазн налить рюмочку перцовки, но я все же решил запивать еду простой водой. Трезвый рассудок сейчас был ценнее. Да и расслабляться было рановато.

Я плюхнулся вместе с подносом прямо на медвежью шкуру и принялся сосредоточенно жевать, глядя на огонь.

«Боишься увидеть результат своих действий?» — не унималась Тьма.

— Да жрать я хочу, вот и все, — тихо отозвался я, и Алтай навострил уши, думая, что я обращался к нему. — Алтайка, иди сюда. Угощу.

Псу досталось несколько тонких ломтиков мяса. Кажется, это была нежирная говядина. Деликатес — я в прошлой жизни ел такую только по праздникам, а сейчас кормил этой пищей богов собаку. Впрочем, этого пса хотелось баловать. Для друга ничего не жалко, а с меня не убудет.

Говядина мгновенно исчезла в чудовищной пасти пса, и тот, ласково боднув меня в плечо, вернулся на лежанку. Все-таки старался держаться от меня подальше, особенно сейчас: от меня все еще сильно несло Тьмой после недавнего ритуала. На этот раз собакен даже не гавкнул и не стал меня отчитывать. Неужели как-то почувствовал, что это был наиболее приемлемый вариант? Дашкову он не любил, и было за что. Но я почему-то был уверен, что и ее смерть не принесла бы Алтаю радости.

Хотя что-то я слишком стал его очеловечивать. Алтай, безусловно, был невероятно умным псом. Но едва ли он мог понимать ситуацию настолько глубоко. Просто чувствовал меня — и реагировал по обстоятельствам. Что ж, хорошо, что не вцепился в руку во время ритуала. Значит, пока полет нормальный.

Я мельком взглянул на каминные часы — половила восьмого. Время ужина. Вроде бы Друзилла собиралась зайти вечером, так что следовало торопиться и выпроводить Дашкову восвояси. Но сперва я хотел посмотреть, что вышло из этого колдовства.

«А что ты ожидаешь увидеть?» — спросила Тьма.

Я? Да я понятия не имел, чего ожидать. Для меня до недавнего времени привороты и прочие порчи-проклятия были из разряда страшилок для особо внушаемых. Ну знал я, что в моем мире была целая индустрия эзотериков, и большая их часть оказывалась мошенниками. И, если честно, считал, что так обманутым и надо.

«Уверен, Хруст?» — усмехнулась Тьма. — «Думаешь, эти несчастные брошенные и преданные женщины ищут утешения в магии от хорошей жизни? Нет, ими движет отчаяние. Слепое отчаяние и боль, от которой они сходят с ума. Ты ведь знаешь, как оно бывает. Отчаяние толкает на самые безумные шаги».

— Ну да. И все равно это глупо. Тот же рак лечить заговорами — это как, по-твоему?

«В твоем родном мире это не сработает — слишком мало силы, только у единиц получится, и то с огромными последствиями. А здесь — запросто. Но это все частные примеры. Я тебе о другом вещаю: люди, которые начали искать колдуна, чаще всего перепробовали уже все иные способы и ничего не добились».

Да понятно, что по бабкам начинали ходить не от хорошей жизни. Но мне казалось, что именно привороты и прочие магические войны с разлучницами — это ну вообще за гранью добра и зла. Раз уж решил человек уйти, то смысл возвращать его насильно? Да, больно осознавать, что выбрали не тебя, но… Ведь это давало возможность прожить жизнь как-то иначе, построить другое будущее, хотя для этого и требовалось пройти через боль расставания. Но как по мне, какой-нибудь грамотный психолог мог бы помочь в такой ситуации гораздо эффективнее.

Была у мамы подруга, тетя Наташа. Еще с училища дружили. Так вот теть Наташа всегда была, как это говорится, образцовой женой старой закалки. Жила по принципу: «чтобы стать женой генерала, выходи замуж за лейтенанта». Щи-борщи горячие мужу на обед, дети всегда умыты, причесаны и в чистеньких распашонках. Рубашка мужа — лицо