— Ну и ладно. Если врать не получается, нужно просто какой-нибудь фильм из будущего пересказать…

Лист все равно оставался чистым. Князь Сакульский подозревал, что истории про «Матрицу», «Терминатора» или «Хищника» здешней публикой будут восприняты, мягко выражаясь, с непониманием.

— Есть, вспомнил! Граф Дракула! Он всего лет сто назад жил, если не ошибаюсь… — довольно ухмыльнулся Андрей, и перо наконец-то заскользило по коричневому листку:

«Сказание о Дракуле-воеводе. История сия была явлена миру достоверными летописями, найденными в Вышеградском замке валахского князя.»

Изложение истории, сложившейся в уме из четырех известных Звереву фильмов и сдобренных современными, известными ему реалиями, занял целых девять дней. Потом из Москвы примчалась с детьми Полина и едва не утопила его в слезах. При ней творить богохульные сказки не представлялось возможным — но зато жена и не покидала его ни на минуту, так что выздоравливать стало уже не так тоскливо.

Еще через полмесяца раненого навестил князь Друцкий. Привез исцеляющую ратные увечья воду из святого источника святого Владимира Ржевского, красивую бекешу, подбитую куньим мехом, и высокие медвежьи унты.

— Из Литвы что-нибудь слышно? — поинтересовался Зверев, не очень надеясь на ответ.

— Нам с тобой, княже, хороших вестей ждать пустые надежды, — отмахнулся Юрий Семенович. — Рази кто для завоевания татар посылает? Тебе хоть один случай ведом, чтобы степняки город али крепость взяли? Татары — это так… Честной народ пугать. Города берут пушки да служилые люди. Их же государь в поход не давал. Вестимо, ливонцы его обманули — он их наказал. Ныне повинятся орденцы, дань привезут, на сем все и кончится, мир подпишут. Нет, княже, ничего еще не началось. Надобно силу еще приложить, дабы дело стронуть… Да ты лежи, не беспокойся. Выздоравливай. Я ныне в Ивангород поеду. Пережду, пока замиряться все начнут, там и погляжу, чего еще сделать можно. Авось, придумаю какую уловку.

Ночевать гость не остался — сославшись на хлопоты в уделе, умчался верхом в сопровождении десятка холопов.

Вскорости, по первому снегу, отправился на ратную службу боярин Василий Лисьин — по разряду отцу Андрея выпало ближайшие полгода сторожить русские рубежи где-то за Окой. Без холопов и хозяина в усадьбе и вовсе стало тихо и пусто, это ощущалось даже с княжеской перины.

Только перед Рождеством Зверев наконец-то смог впервые опустить ноги с постели и попытаться на них встать. И тут же убедился, что служить ему конечности не хотят: исхудавшие, как у узника Бухенвальда, ноги подгибались под тяжестью крепкого тела бывалого воина.

— Хорошо хоть, ступни шевелятся, — обнадежил жену Андрей, повисший на женщине чуть не всем своим весом. — Зови Пахома, пусть в баню меня несет. А то, боюсь, короста скоро кусками начнет отваливаться.

Мышцы с костей пропали быстро — наращивать их обратно пришлось с немалым трудом. Только через две недели князь научился стоять без посторонней помощи. И еще через две — сам ходить. К середине февраля он уже бегал, к концу — начал ежедневно, от завтрака и до ужина, заниматься с Пахомом извечным мужским делом: бой на саблях, на бердышах, ножах. С топором против меча и щита, со щитом против конного воина, против пешего, с ножом против кистеня. Восьмого февраля в усадьбу прибыл нежданный подарок: двадцать пять возков с серебряной и золотой посудой, коврами, тюками ткани и бочками гвоздей, скобами, лютнями, лампами, свечами, подсвечниками, медом, платьями, кафтанами, башмаками и прочим барахлом в самых забавных сочетаниях. За обозом тянулось стадо не меньше чем в три сотни голов крупного скота и несчитанное число овец и коз. Нукеры задерживаться не стали, сославшись на приказ хана. Передали князю в руки два увесистых кошеля, сели на шедших за задней телегой скакунов и умчались в сторону Великих Лук.

— Что это, батюшка? — не поняла Полина.

— Добыча, — пожал плечами князь. — Я так понимаю, моя доля. Ну, я добыл, а вам разбирать.

К концу марта Андрей окреп уже настолько, что легко держался в седле, мог управлять скакуном одними ногами и вполне успешно насаживал на рогатину подвешенный к ветке дуба сосновый чурбак. Пора было покидать родительское гнездо — но Зверев пока не решил, куда разумнее отправиться: в Москву, где решался вопрос войны с Ливонским орденом, или в княжество — проверить, как обстоят дела с хозяйством, слишком долго находившимся без присмотра. К тому же на русскую землю пришла весна, широко разлились реки, скрыв в глубине половину дорог, а уцелевшие — размокли до полной непроходимости. Да и Ольга Юрьевна не торопилась расставаться с возмужавшим вдалеке от нее сыном, уговаривала дождаться отца, которому уже подошел срок возвращаться со службы.

Ближе к концу мая от половодья не осталось и следа, дороги просохли до каменной твердости, от Василия Ярославовича известий не приходило. Княжеская чета решилась-таки ехать к себе в имение. В гостях хорошо, да дома, может статься, немало дел решения дожидаются, дворня обленилась, присмотра нет. Вот тут, в день Ивана Богослова[21]перед воротами усадьбы неожиданно и спешился бодрый и веселый, заметно помолодевший Юрий Семенович Друцкий.

— Здоровья тебе, хозяюшка, — обгоняя холопов, вошел он на двор. — Тебе, Полинушка, счастия и богатства. Как здоровье, Андрей Васильевич, храбрый наш, непобедимый витязь? Готов ли снова в седло подняться, саблей в чистом полюшке помахать? Мыслю, есть у нас с тобой такая счастливая возможность.

— Неужели война, дядюшка? — встрепенулся Зверев.

— Это ныне на волоске висит, Андрей Васильевич. И так уж милостив к нам Господь, что с вопросом сим опять от тебя все зависит.

— Помилуй, Юрий Семенович. Я, почитай, полгода в постели!

— Уж такова судьба твоя, княже, даже в постели участью пределов дальних вертеть, — весело рассмеялся Друцкий. — Дело в том, что друг твой Адашев, который Даниил… Ну, помнишь, в Александровской слободе в гости наведывался? Так вот…

— Гости дорогие, что же вы позорите меня, на улице все стоите? Коли побеседовать хочется, так в горницу идите, али в трапезную. Я пива и огурчиков велю принести, — перебила мужчин Ольга Юрьевна. — И рыбки копченой.

— Пива? — подергал себя за бороду князь Друцкий. — От пива я не откажусь. В горле, пока скакал, пересохло. А разговор получится долгий.

Через несколько минут они уже сидели в прохладной трапезной с распахнутыми наружу окнами, а гость, неторопливо прихлебывая чуть горьковатый хмельной настой, рассказывал:

— Стало быть, Андрей Васильевич, после беды твоей, что на дороге случилась, доблестный наш хан Шиг-Алей повел свои лихие сотни на покинутую Богом ливонскую землю. Сразу, за Печорами разделил он орду на малые сотни и повелел скакать на все стороны, брать добычу, какая понравится, а что не по нраву придется, так то жечь, дабы никому другому не досталося. Ну, что тут скажешь? Порезвились они славно, тут уж ни отнять, ни прибавить. Во всей Ливонии от озера Чудского и до самого моря ни из единого замка и ни из единого города ни один воин им навстречу не вышел, дабы землю свою защитить и людей, что каждый год оброк платят и барщину тянут. Татары хвастались, такой полон они собрали, что веревок его вязать у них не хватило, а потому брать они стали лишь юношей и девиц возрастом от двенадцати до шестнадцати годов, а всех прочих бросали за ненадобностью.