новых впечатлений, без них жизнь казалась неинтересной. Однажды какой-то любитель задавать вопросы спросил его: «Кого ты больше всего уважаешь в нашей бригаде?» — «Лу Лунфэя!» — не задумываясь, выпалил Чэнь. «Да он только и умеет, что книги пересказывать. Что в нем особенного?» — «За то и уважаю, что умеет рассказывать, за бойкий язык», — под дружный смех ответил молчун.

Пристыженный, он зарекался вступать в разговоры, чтобы не становиться мишенью для насмешек. А как было бы хорошо. Вот бы случилось с ним что-то необыкновенное, чего еще ни с кем не случалось. Тогда было бы о чем рассказать! Каким гоголем ходил бы он тогда!

2

Нельзя сказать, что он денно и нощно мечтал об этом, но мысль о чем-то из ряда вон выходящем, занозой засев где-то в подсознании, в трудные минуты напоминала о себе, принося утешение и надежду. Сегодня же, собравшись в город продавать соломку, он думал только о шапке.

Как ни тянул он время, в город все равно пришел рано, не было и шести. Поэтому он выпил за один фэнь стакан горячего чаю, закусил домашними лепешками и пошел к вокзалу. По пути таращился на все витрины и зашел в магазин присмотреть себе шапку, прицениться.

Потом он зашел во второй магазин и только в третьем выбрал наконец шапку по вкусу, но тут спохватился, хлопнул рукой по карману — ведь денег с собой он не взял! Собирался купить шапку на вырученные от продажи соломки, совершенно забыв, что к тому времени магазины закроются. Теперь придется ждать до утра, но в городе нет у него ни родных, ни знакомых, переночевать негде. Придется, видно, ему еще несколько дней мерзнуть без шапки.

Чэнь приуныл, а ветер, свистевший в ушах, пока он шел на вокзал, показался особенно свирепым.

Было около восьми, когда, добравшись до вокзала и выбрав подходящее место, он вынул из сумки и разложил на лотке пакетики с соломкой. Хотя на станции было довольно много народу, Чэнь наперед знал, что все эти люди поужинали, прежде чем прийти на вокзал, и вряд ли станут покупать его товар, разве чтоб побаловать малышей. Настоящая торговля начнется после десяти часов, с приходом вечерних поездов. Магазины и столовые к тому времени закроются, и соломка пойдет нарасхват. На крайний случай есть еще один одиннадцатичасовой поезд, но это, пожалуй, слишком поздно, лучше не все продать, чем всю ночь провести в пути. Обратная дорога, как ни крути, тоже тридцать ли.

Но торговля шла как по маслу, и к половине одиннадцатого лоток опустел. У Чэня голова шла кругом от непрерывно валившей толпы пассажиров, тянувшихся рук, а тут еще, подсчитав выручку, он обнаружил — недостает трех мао. Видно, кто-то из мастеров брать то, что плохо лежит, воспользовавшись суматохой, схватил пакет и был таков. Он вздохнул: тьфу ты, и тут не повезло! Чэнь знал: расходы на соломку на казенный счет не спишешь. Вот иной приезжий и норовит словчить, только бы не платить из своего кармана, поэтому продавец всегда начеку, а тут, как нарочно, он дал маху. Да разве уследишь, когда у тебя всего два глаза!

Тяжко вздыхая, он решил подобру-поздорову возвращаться домой. Но тут ноги у него подкосились, колени задрожали, слабость охватила все тело. Чэнь встревожился: уж не занемог ли? Только что торговал, суетился, в горячке ничего не чувствовал, теперь же, распродав товар, ощутил ломоту во всем теле. В горле першило, дышать было трудно, потрогал лоб — как крутой кипяток. Нет, не потому он охрип, что выкрикивал цену. Он весь горит, как огнем полыхает. А тут, как назло, ледяной ветер дует в затылок. Что делать? Хорошо бы глотнуть горячего чаю, утолить жажду. Чайные закрыты, но на станции есть кипяток, вспомнил Чэнь и с трудом поплелся туда. Вот и титан. Поискал глазами стаканы — ни одного не видно. А, все ясно: в связи с развернувшейся борьбой за санитарию и гигиену пассажиры предпочитают пользоваться своей посудой, и станционное начальство не долго думая вообще убрало стаканы. Чэню было не до гигиены: набрав воды в пригоршню, он с жадностью ее выпил. Кипяток обжигал, но у Чэня был сильный жар, и он ничего не почувствовал. Он немного приободрился, однако о возвращении домой нечего было и думать.

Тридцать ли, которые он проходил обычно шутя, сейчас в его представлении растянулись в целую тысячу. Ничего не поделаешь. Пришлось устроиться на свободной скамейке в зале ожидания и терпеливо ждать утра, досадуя на свою забывчивость, от которой все его беды: и без шапки остался, и простудился. Один неверный шаг — и все пошло насмарку, теперь что хочешь, то и делай… Положение действительно хуже не придумаешь. А если ему станет совсем плохо, здесь в незнакомом месте, среди чужих людей, без врачей и лекарств, — тогда конец! А ведь он еще мужчина хоть куда, живет по совести, ничего постыдного не совершил, а умрет здесь, и глаз закрыть некому; протяни же он еще несколько лет, поработай в поле, от этого всем одна польза. Нет, он еще поживет в свое удовольствие, окочуриться всегда успеет, зачем спешить? Тут Чэнь даже развеселился, уголки губ расползлись в улыбке, из пересохшего рта вырвался едва слышный смешок. Он, словно в такт музыке, стал легонько похлопывать себя рукой по колену, зевнул, уронил голову на скамеечку и, растянувшись, заснул.

3

Когда Чэнь проснулся, солнце стояло уже высоко. Тело было налито точно свинцом, в голове муть какая-то, веки припухли. Он приоткрыл глаза, перевернулся на другой бок, собираясь еще поспать, как вдруг содрогнулся всем телом, словно его поразили в самое сердце или подвесили за кишки. Пощупав рукой и обнаружив, что лежит на чем-то мягком, он привстал, огляделся. Устроился он, однако, неплохо: удобная постель, матрац из пальмового волокна. Он замер от изумления и, прикрыв глаза, стал припоминать, как он тут очутился. С трудом собрал уплывающие из памяти события ночи: товарища У, секретаря уездного комитета партии, как ехал в его машине. И вдруг вспомнил все…

Что ж, ни разу в этом году Чэнь Хуаньшэну не повезло так, как сегодня: в трудный час на его пути встретился спаситель. Вскоре после того как он забылся сном на жесткой станционной лавке, к вокзалу подъехал джип секретаря уездного парткома У Чу. Ночным поездом секретарь выезжал на заседание провинциального комитета партии, а его шофер ждал отхода поезда, на случай, если секретарю что-нибудь понадобится. У Чу не спеша прохаживался по залу