определяется всегда национальной потребностью, которая обнаруживает себя на рынке. Этот выросший национальный спрос определяет, в свою очередь, национальную производительность в сельском хозяйстве и промышленности. Наконец, вызванная спросом сельскохозяйственная производительность определяет весьма часто меру и величину обрабатываемых (возделываемых в виде отдельных хозяйств) земельных участков. Продукты так называемой «мелкой культуры» – садовые продукты разных сортов, затем разведение домашней птицы и так далее – производятся с гораздо большей выгодой на мелких участках, тогда как крупные хозяйства могут держаться только там, где господствует спрос на зерновой хлеб и на такой скот, который может выносить далекую перевозку.

В странах, где экономическое влияние имеют большие, населенные города, господствует обыкновенно спрос на продукты мелкой культуры, и потому большие хозяйства, естественно, распадаются на мелкие.

Рабы трудились в крупных поместьях Рима и Италии в первом веке империи, когда обращение товаров и производимых продуктов проходило в спокойных условиях и когда все хорошие и дурные побуждения свободной торговли могли беспрепятственно обнаруживать свое действие. Значительный прирост населения и еще более значительное увеличение богатств, которые из всех прибрежных стран Средиземного моря стекались в Рим и Италию, должны были выработать на рынке новый спрос, совершенно отличный от того, который выставляло немногочисленное население, ограниченные расстояния и простота нравов Рима в эпоху до греческих, азиатских и африканских завоеваний. Явилась потребность в продуктах именно мелкой культуры, и тогда культура Италии приняла чисто «садовый» характер; земледельцы последовали за новыми экономическими побуждениями, повиновались новым экономическим отношениям, и крупные хозяйства раздробились.

Родбертус объясняет это явление весьма простым политико-экономическим законом, который остроумно и прекрасно изложен Тюненом (Thünen) в его сочинении «Der isolierte Staat». Вот смысл этого закона. Если мы представим себе государство с большим городским центром, который привлекает к себе все полевые продукты окрестной территории и сам отдает ей свои ремесленные изделия, то и он, центр, должен оказывать влияние на производимые культуры; тогда различные системы обработки земли и вообще сельского хозяйства, разные производства должны будут расположиться около этого центра в виде концентрических кругов. Ближе к центру будут возделываться продукты, не терпящие далекой перевозки – садовые продукты, цветы, фрукты, овощи, а также домашняя птица. Второй круг, более отдаленный от центра, будет занят интенсивно возделываемыми земельными участками; еще далее расположится область экстенсивного полеводства; наконец, в самых отдаленных частях будет процветать пастбищное хозяйство и скотоводство. Таким образом, ближе к городу располагаются мелкие хозяйства, а крупные могут развиться только в самом отдаленном кругу, при котором сравнительно незначительные расходы, сопряженные с системой пастбищного хозяйства и скотоводства, и дешевизна жизни дают возможность выносить дороговизну перевозки производимых продуктов (то есть скота).

В Италии, продолжает Родбертус, таким центром был Рим, а вся Италия сама по себе производила такое же влияние центра на остальные области огромного государства. Хлеб привозился в Италию из провинций и там еще могли держаться латифундии в широком смысле слова, хотя и там применяется закон Тюнена, в Италии же – на всем ее пространстве – они раздробились на мелкие частные хозяйства.

Не следует слишком буквально понимать слова Родбертуса, как это делают его новейшие исследователи и противники. Тем не менее положение это можно считать весьма справедливым. На основании этого закона в Италии преимущественно должна была развиться садовая культура, требовавшая мелкой обработки.

При разборе этого вопроса нужно еще принять во внимание изменившиеся римские привычки. Когда римские богачи-землевладельцы перестали лично заниматься сельским хозяйством, они, естественно, оставили свои деревенские жилища, переселились в Рим, предоставив ведение хозяйства управляющим (villici). Но система обработки полей рабами под управлением виллика, вместе с упадком и вырождением самих рабских поколений, падала, хозяйства латифундий разрушались, а класса свободных арендаторов, которым можно было бы сдать землю, не было. Когда еще при этом итальянский рынок стал требовать других продуктов, кроме хлеба, и когда начал ощущаться недостаток управляющих латифундиями, помещики должны были перейти к мелкой, частичной культуре (Kleinwirtschaftsystem) и системе мелкой аренды (Kleinpachtsystem). Если бы тогда господствовали наши социальные отношения – свобода личности и капиталистическое хозяйство, то, естественно, при этих условиях выработался бы класс свободных арендаторов, которые выплачивали бы аренду деньгами. Но так как не было в древности таких свободных людей, из которых мог бы образоваться класс мелких арендаторов, и так как денежное хозяйство к этому времени находилось в упадке, то владельцы крупных поместий должны были, раздробив латифундии на мелкие фермерские участки, размещать на них своих же собственных рабов. Последние должны были землю обрабатывать и вместо денег вносить за определенный период времени плату или оброк натурой. Такие люди стали называться колонами, хотя, разумеется, в первое время после этого изменившегося их положения они все-таки оставались такими же рабами, как и прежде. Таким образом, первоначальные колоны – те же рабы, но такие, которых хозяин, переходя к мелкой культуре, сажал как оброчных работников на своей земле.

Объяснив таким образом происхождение колоната в собственном смысле, Родбертус переходит ко второму вопросу: обращается к адскрипциям и инквилинам.

Первым о них упоминает Марциан, указывая на рескрипт Марка Аврелия, который гласит: «Si quis inquilinos sine praediis, quibus adhaerent, legaverit, est inutile legatum…».[47] Здесь говорится о том классе, который потом стал называться адскриптициями. Как же совершился процесс прикрепления людей к земле?

В эдикте Марка Аврелия говорится об обыкновенных рабах, которые уже в большинстве случаев из поколения в поколение оставались на одном и том же земельном участке. Каждое римское имение имело значение только в совокупности со своим инвентарем: рабочим скотом, хозяйственными постройками, земледельческими орудиями и т. д. К таким же инструментам причисляли раба (instrumentum vocale). Когда имения закладывались или совершались другие юридические сделки, которые давали право на имущество третьим лицам, в особенности когда хозяйства стали дробиться и отдаваться по участкам в аренду, то являлась необходимость как-то охранять положение рабов; выработался обычай, по которому рабы, выросшие на известной земле, составляли ее необходимую принадлежность как железный и непередвижимый инвентарь, и потому вносились в книги, приписывались к земле, и различались первоначально от колонов, посаженных на землю. Весьма вероятно, что обыкновенные рабы раньше были прикреплены, приписаны к земле, внесены в инвентарные книги, чем рабы-колоны, так как они не принадлежали к инвентарю имения. Колонов из посаженных на землю рабов господин мог свести с земли когда угодно и обратить опять в обыкновенных рабов. С адскриптициями сделать такую вещь было трудно, так как они составляли необходимую принадлежность земли. Но чем более распространялся обычай сажать рабов на участки в виде колонов, тем более они считались прикрепленными к земле, на