возвышались до положения крепостных, многие рабы обращались в колонов, хотя, правда, оставалось еще значительное число адскриптициев (приписанных к земле рабов) и даже обыкновенных рабов. В этом уже великий прогресс. Таким образом, по мнению Родбертуса, при разрешении вопроса об уничтожении рабства необходимо всегда иметь в виду колонат как промежуточную ступень между личной бесправностью невольника и личной свободой полноправного индивида.

Нельзя, разумеется, не сказать, что привлекательная теория происхождения колоната, развитая так остроумно, хорошо и блестяще Родбертусом, имеет свои слабые стороны: она слишком смела, иногда парадоксальна и потому, естественно, должна вызвать возражения.

Против нее вооружается Гейстербергк.[48]

Возражения его не всегда справедливы, так как он чересчур буквально понимает представление Родбертуса о том, что на всю Италию распространилась область первого круга Тюненского «isolierte Staat»; слишком уж широкий смысл хочет он приписать мнению Родбертуса, что вследствие влияния города Рима, как огромного центра скученного населения, почти по всей Италии распространилась мелкая культура. Он доказывает это целым рядом положений, с которыми согласен и Виноградов («Происхождение феодальных отношений»), но которые не всегда основательны.39 Гейстербергк говорит, что интенсивная обработка огородов, виноградников, фруктовых садов встречается в Италии только спорадически; большая же часть страны была погублена латифундиями, обращена в пустыню или пастбища.

Далее он восстает также против мнения Родбертуса о том, что колоны в большинстве случаев – прежние рабы. Для того чтобы из рабов могло возникнуть новое сословие, доказывает Гейстербергк, чтобы в связи с этим развилась мелкая культура, должно было прежде значительно увеличиться население. А вместе с тем известно, что в Италии в I столетии по P. X. все население, и даже рабское, не увеличивалось, а скорее уменьшалось и колонат развился совсем не так, как говорит Родбертус. Замечание это, к сожалению, не ясно. По мнению Гейстербергка социальный материал для образования нового сословия дали свободные люди, которые поневоле переходили в колоны и садились на земле богачей, так как потеряли свою землю. Однако тут ему представляется возражение, силу которого он сам заранее признал. Возражение в следующем: свободных людей, мелких землевладельцев, из которых образовался класс колонов, было недостаточно, по крайней мере в Италии. Все шло к тому, что число мелких землевладельцев все сокращалось и наконец восторжествовала крупная поземельная собственность. Откуда же вдруг к IV веку осталось такое большое количество свободных людей, мелких землевладельцев и земледельцев, что они могли образовать сословие крепостных, на которых держался экономический быт страны?

Гейстербергк устраняет это возражение гипотезой, что первоначально колонат развился не в Италии, а в провинциях, и именно в хлебородных провинциях, таких как Египет, Африка и отчасти Испания, которые даже дань платили хлебом, они главным образом жили хлебопашеством. Рим кормился привезенным оттуда хлебом. В этих-то провинциях, вследствие усиленного производства хлеба, сосредоточилось очень густое население. Это важно для Гейстербергка и составляет второй главный пункт его теории. Если на провинции и распространялся погубивший Италию процесс образования латифундий, то это происходило потому, что провинции должны были поставлять много хлеба в Рим. Но здесь мелкие землевладельцы не сгонялись с земель, на которых прежде сидели. Напротив, крупный посессор, скупив участки, предпочитал оставить их тут, потому что ему выгоднее было получать с них дань хлебом, который потом отправлялся в Рим. Таким образом, Гейстербергк полагает, что крупные хозяйства с производством труда рабскими руками и с преобладанием, как в Италии, скотоводства, которое было гораздо доходнее на латифундиях, чем хлебопашество, не могли развиться в хлебородных провинциях (приблизительно то же говорит Родбертус). И характер податных постановлений по отношению к этим провинциям привел к тому, что посессорам выгоднее было оставлять на участках прежних фермеров (так делали позднее лорды Англии и Шотландии), обязав их вносить известное количество хлеба как оброк посессору.

Таким образом, главные два пункта по теории Гейстербергка те, что Италия вовсе не перешла в это время к мелкой, садовой культуре и что колонат развился не в Италии, а в провинциях, причем социальный материал для образования сословия поставляли не рабы, а свободные люди, прежние мелкие землевладельцы, оставленные крупными посессорами на купленных у них участках в качестве арендаторов, мало-помалу вошедших в зависимое положение и прикрепленных к земле. Итак, по мнению Гейстербергка, колонат представлял не прогресс, а шаг назад в социальном развитии человечества. Возражения и взгляды Гейстербергка, впрочем, не всегда справедливы и основательно подкреплены фактами.

Всем этим рассуждениям нанесен был серьезный удар в 1879 году открытием любопытного памятника в Северной Африке – надписи поместья Burunitanus,[49] памятника настолько важного, что о нем высказался сам Моммзен.

Изложим сущность этой надписи по письму французского консула Тиссо (Tissot), помещенному в одном из бюллетеней Парижской Академии Наук.[50] Несмотря на недостающие места и на трудности чтения, пишет Тиссо, общий смысл надписи несомненен и дает возможность представить обстоятельства, при которых она начертана. Первая часть документа воспроизводит, очевидно, текст жалобы, обращенной к императору Коммоду (сын Марка Аврелия, царствовал в 180–192 гг. по P. X.) колонами императорского домена, название которого находится на 12-й строке второго столбца надписи – Saltus Burunitanus. Таким образом, мы видим упоминание об императорских колонах, относящееся к концу II века. Колоны имения жалуются на злоупотребления, в которых оказался виновен один из подчиненных чиновников, conductor Юлий Максим. Под именем кондуктора нужно разуметь фермера (fermier), откупщика, сборщика повинностей. Колоны протестуют против несправедливых поборов, которые взимаются с них вот уже много лет («per tot retro annos»). Они напрасно противопоставляли этим беззаконным требованиям постановления и указы императоров («Instantibus ас suplecantibus nobis vestramque divinam subscriptionem allegantibus supersederit»). На все их справедливые протесты им отвечают только принудительными мерами: их арестовывают и заключают в тюрьмы, их даже наказывают ударами палок и розог, хотя некоторые из них римские граждане, и военная власть только поддерживает эти злоупотребления («Missis militibus… adprehendi et vexari, nonnullos cives etiam Romanos virgis et fustibus effligi iusserit…»). Последние строки второго столбца, к несчастью очень испорченные, говорили о другом еще притеснении, обозначенном словом, которое объяснено ниже. Императорские колоны жалуются на барщины (орегае), которые с них требуют без всякого права и даже вопреки интересам государственного фиска. Это обвинение, как увидим, самое важное.

Жалующиеся взывают к божественному покровительству императора. Они просят его заступиться, чтобы дарованное им законом Адриана впредь у них не оспаривалось и чтобы откупщики, фермеры (conducto-res) не присваивали себе больше права произвольно увеличивать количество и время барщинного труда («conductori adversus colonos ampliandi partes agrarias aut operarum praebitionem…»). Они требуют, чтобы сообразно письмам прокураторов, сохранившихся в архивах удельного управления