Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Услышь меня, пожалуйста,что мне сделать?!
– Нужно протьив… йядие.
– И где я его тебе возьму?! – уже готовая разреветься, в сердцах воскликнула девушка.
– Манкуд портьит кро… кровь.. Поможьет что-то делающее кровь жьидкой…
– Ульд… Ульд! А ну не смей! Ну, пожалуйста…
***
… больно…
Щеки щиплет от слез. Их слишком много и как бы не пытался, он все не мог их остановить. Снова и снова стирал с лица мозолистой ладонью или рукавом, делая только хуже. Больнее. Но что эта боль в сравнении с той, которая щемит сердце в груди?
В их доме в этот день было много гостей. Незванных. Нежеланных. Так много, что Ульд впервые за всю свою недолгую жизнь почувствовал себя лишним в родных стенах. Орки вели себя осторожно, но лишь потому что и Он тоже был здесь.
Его отец.
И все же от мальчика им было не скрыть все эти хищные взгляды, которые гости бросали на посуду, шелк, книги, меха, которыми одаривал их агахан в каждый свой приезд… Гости смотрели и на него. Без жалости, с отвращением. Так же, как смотрели все это время на его мать, поселившуюся в Мертвых Пустошах по велению отца.
Он не мог взять ее с собой в столицу, в Изершад. Не мог и оставить здесь… но ведь оставил? Бросил жену и сына среди общины безъязыких почитателей Смерти на целых пять лет, возвращаясь так же редко, как дождь проливался на эти проклятые земли… А что же теперь? Заперся в ее комнате, словно имел право быть с ней в ее последние часы!
Но он не имел! Ведь ее смерть – это и его вина!
Высокие, худые фигуры в выцветших на беспощадном солнце темных лохмотьях стояли перед дверью в комнату его матери на коленях, сложив руки в молитве. Низкий монотонный звук из бессловесного “пения”, убаюкивавший его раньше, когда Ульд слышал его доносящимся из храма на закате, теперь раздражал. Приводил в бешенство! Потому что ничем его было не заглушить… потому что пробирал он до самого сердца и эхом разносился по грудной клетке мальчика, напоминая, что сегодня они поют о его матери.
– Хватит! Замолчите!
Но ни одна фигура в выцветшей хламиде даже не повернулась к нему. Они не понимали его слов или просто не хотели слушать… Ведь кто для них Ульд, этот маленький заплаканный мальчишка? Бастард, третий сын агахана, которому не светит и капли власти. Не больше чем пыль на сапогах его куда более сильных братьев! А ведь те, скорее всего, даже не позволят несчастному дожить до совершеннолетия…
***
…больно…
Острые песчинки летят в лицо, царапая кожу, норовя набиться под веки. Буря набирает обороты и он уже не видит куда идет! Ноги вязнут в песке… стоит лишь сделать шаг, как беспощадный ветер наметает его прямо на ноги. Но от этого будто легче. От сопротивления. Словно он что-то делает! И Ульд кричит буре изо всех сил, о том, что ненавидит… о том что любит…. и о том, что потерял.
– Мама… мамочка…
Когда в мышцах не осталось сил, он просто упал на колени и завалился на бок, прижав их к себе, защищаясь от ветра. Песок заметал его сверху, но Ульд даже и не думал сопротивляться. Зачем? В его жизни больше не было смысла. Но хуже этого было то, что в самой жизни больше не было смысла для него. Уставший от слез и выбившийся из сил от горя, мальчишка даже не заметил, как провалился в сон. Такая желанная им в этот миг, всеобъемлющая пустота почти поглотила его разум, даря милосердный покой… почти.
Тихий голос, едва различимый где-то на границе сознания, не позволил уйти насовсем. Он снова и снова доносился, напоминая о своем присутсивии. Не отпуская, мешая, раздражая Ульда до белого каления! Пока наконец не раздался совсем близко, прямо над его ухом:
– Ульд! Немла Милосердная, он здесь! Он здесь, Моркраг! Я нашел его!
Это был его дядя, Аргур, в тот день Ульд увидел его в первый раз. Прежде отыскать сбежавшего племянника, орк вместе с его отцом не меньше часа бродили по пустоши, углубляясь в нее все дальше и дальше, что в такую сильную бурю было равносильно смерти. Но, как не странно, поняв, что жизни сына ничего не угрожает, Моркраг вовсе не поспешил наказать его или обнять. А позже, когда они все же добрались до поселения, даже поговорить и обсудить все произошедшее. Но одна фраза брошенная им в пути, все же не позволила Ульду возненавидеть отца за такое явное безразличие:
– Если бы мы не нашли тебя, безъязыкие пели бы сегодня и о моей смерти тоже.
***
…больно…
Ульду едва хватило сил разлепить веки. Яркий свет ударил по глазам, заставив тут же закрыть их и поморщился от боли. Открыть их вновь и тем более увидеть что-то удалось далеко не сразу.
Коричневые, зелёные пятна, разрывались, отказываясь принимать понятные очертания, пока глаза наконец не привыкли к свету.
С удивлением Ульд обнаружил, что лежит на толстой еловой подстилке под высоким навесом из парусины и к тому же укрыт теплым шерстяным плащом. Взволноваться отсутствием эльфийки он не успел. Она спала тут же, рядом, сидя на его импровизированной постели, сложив голову на его груди. В руке девушка все ещё сжимала небольшой кусок тряпки. Должно быть, до того как выбиться из сил, она смачивала ее в холодной воде и прикладывала к его лбу.
Большая глиняная чаша явно предназначавшаяся для этих целей, стояла здесь же, у ног девушки. Так же как и кувшин из которого она ее наполняла.
Почувствовав непреодолимую жажду, Ульд аккуратно приподнялся, стараясь не разбудить свою спасительницу, и потянулся за ним. Но тело ещё плохо слушалось мужчину и он только задел пальцами его край, с грохотом опрокинув кувшин на землю.
Нерандиль встрепенулись и тут же схватилась за рукоятку кинжала, висевшего на кожаном ремешке у ее пояса. Ульд узнал свою вещь. Для эльфийки это оружие было больше похоже на короткий меч.
Только сейчас он заметил, что девушка выглядит иначе. Вместо шерстяной хламиды на ней теперь была новая светло-зеленая рубаха и темные льняные шаровары. Одежда была мужской, но чистой и явно созданной руками эльфийской швеи.
Поняв что угрозы нет, Нера улыбнулась Ульду и подняла выплеснувшийся на землю кувшин.
– Хочешь пить? Я сейчас!
Девушка прытко выскочила из импровизированного дома, шлепнув
