– Жаль, мне казалось, что ваше приглашение на встречу с этим эсэсовцем подкреплено более тесным знакомством с ним.

Гайдук в очередной раз взглянул на водителя, однако тот внимательно следил за дорогой и на взгляды пассажира не реагировал. Одет он был приблизительно так же, как бывают одеты в эту пору года большинство таксистов Европы, – в потертую кожаную куртку, под которой виднелась рубашка из плотной ткани и с расстегнутым воротом, в давно не знавшие глажки и почти бесцветные брюки и в черную фуражку с черным, обтянутым кожей козырьком.

– Кстати, он не просто бывший эсэсовец. Как выяснилось, мы имеем дело с офицером СД, из диверсионного отдела Главного управления имперской безопасности.

– Во время прошлой встречи вы утверждали, что он прекрасно владеет русским. Следовательно, – вслух размышлял подполковник, – ему пришлось повоевать в Союзе. К тому же в Главном управлении СД его наверняка считали неоценимым специалистом по диверсионным операциям в России.

– Знание вражеского языка в соединении с диверсионной подготовкой и фронтовым опытом… Таких людей ценили во все войны и во всех армиях мира.

– Из этого следует, что на начальном этапе войны наш общий знакомый наверняка числился офицером диверсионного полка «Бранденбург-300», состоявшего в основном из русских белогвардейцев и представителей зарубежных националистических центров.

Произнося это, флотский чекист боковым зрением следил за реакцией лейтенанта. Тот уже понял, что Гайдук желает получить от него те сведения, на которые вряд ли расщедрится сам коммандос СД. Как понял и то, что в эти минуты подполковник, по существу, пытается вербовать его, сына белогвардейца, итальянского офицера.

– Как вы уже поняли, по многим вопросам удовлетворить ваше любопытство я так и не смогу.

– От вас требуется только одно: свести меня с этим СС-коммандос.

– Чувствую, личность эсэсовца вас заинтриговала.

– А вы способны вообразить себе профессионала, которого подобный тип оставил бы равнодушным? К тому же кое-что вы все-таки не договариваете.

– Разве что самую малость.

– Не томите, лейтенант. К чему запирательство? Вы ведь пока что не на допросе.

– Пока что? – иронично поджал нижнюю губу Ланевский. – Известно только, что во второй период войны этот германец даже входил в состав особой диверсионной группы коммандос Отто Скорцени. Во всяком случае, точно известно, что он лично принимал участие в операциях по освобождению Муссолини и аресту венгерского правителя адмирала Хорти.

– Это уже рекомендация. Чувствую: этот тип действительно способен представлять для нас интерес.

– Для вас – да, возможно. До сих пор мне казалось, что мы с вами работаем в разных организациях.

– Вы правы, в таких делах обобщения непозволительны, – попытался исправить свою ошибку Гайдук.

– О том, что вы ему небезразличны, эсэсовец понял сразу же, как только узнал, кто возглавляет группу корабельных чекистов.

– Хотите убедить, что вашему германцу знакома моя фамилия?

– Судя по всему.

– Хотя в операциях, подобных освобождению дуче и аресту адмирала Хорти, я участия не принимал.

Забыв на какое-то время о руле и дороге, водитель резко оглянулся, и Гайдук успел заметить, как из-под козырька фуражки, очень напоминающей своим фасоном фуражку офицера вермахта, блеснули черные, буквально пронизывающие своим взглядом глаза. Подполковнику вдруг показалось, что албанец, итальянец, или кем он там был по своему происхождению, не случайно оглянулся как раз в то время, когда речь зашла об операциях Отто Скорцени. Он словно бы хотел остепенить русского: «Уж тебе-то, подполковник, и мечтать об операциях подобного уровня не суждено!»

Остепенить, конечно, не получилось, зато в памяти барона фон Штубера, входившего в эти минуты в роль таксиста, всплыли не такие уж и далекие события сорок первого года, в ходе которых судьба свела его с флотским чекистом…

31

Август 1941 года. Украина.

Секретная запасная военно-воздушная база «Буг-12»

Палатки десантного отряда «скифов» располагались у истоков ручья, рядом со «Станом охотничьего хозяйства». Сама охваченная высокой каменной оградой территория этой усадьбы состояла из большого, выстроенного из дикого камня двухэтажного особняка, трех компактных одноэтажных построек и двух армейских «вагончиков». Причем все они располагались таким образом, что формировали внутри усадьбы некое подобие форта, в пределах которого удобно было держать круговую оборону.

Вот только барону фон Штуберу доподлинно стало известно, что ни одно из подразделений красных оборону здесь не держало. Да об этом свидетельствовало и состояние построек. Русское командование явно рассчитывало перемолоть части вермахта во время форсирования Южного Буга, отсиживаясь при этом на левом берегу реки. Однако ничего путного из замыслов этих наполеоновских не вышло.

Местность здесь была пустынная, однако выбор ее начальником отделения СД и самим Штубером объяснялся очень просто – неподалеку, окруженный защитными лесополосами, небольшими рощицами и колючей проволокой, располагался некогда секретный полевой аэродром русских. Один из тех запасных, замаскированных под пустыри, аэродромов, которые никогда не знали плуга и грунтовые, хорошо утрамбованные взлетно-посадочные полосы которых скрывались под нетолстым слоем дерна. Да и стан этот, несмотря на соответствующую надпись на арке, никогда таковым не был.

Штубер уже знал, что смотрителями-егерями его выступали члены семейства лесничего Дмитрия Гайдука. Однако оба сына были призваны в армию, а жену и двух невесток лесничий переправил к родственникам на тот берег. Сам же несколько дней отсиживался в подземном тайнике, надеясь, что немцы уйдут со стана точно так же быстро, как ушли недолго квартировавшие здесь румынские кавалеристы[30].

Однако понял, что отряд немцев покидать стан не собираются, а незаметно выйти ночью за территорию не сумел. Или, может быть, не захотел? Теперь, находясь в плену, он, бывший офицер, с досадой размышлял о том, как бездарно попался и как не по-мужски встретил свой военный час.

– Сколько лет вы охраняете этот секретный аэродром? – по-русски спросил Штубер, усаживаясь верхом на стул у массивного стола, по другую сторону которого томился «лесничий».

Барон видел перед собой крепкого жилистого мужчину, которому уже хорошо под сорок. Опекавший лесничего фельдфебель Зебольд успел «приукрасить» его худощавое, слегка удлиненное лицо, тем не менее оно все еще оставалось достаточно выразительным и волевым.