«Скользя на заднице!» Г-н Гурджиев от всего сердца рассмеялся, и это выражение часто повторялось в трудных ситуациях.

К следующему вечеру мы добрались до красивого черноморского города Сочи, принадлежавшего сейчас грузинам. Я сказал г-ну Гурджиеву «В прошлом году вы меня, умирающего, привезли в больницу в этот самый город, а сейчас я вернулся сюда снова, живой и здоровый».

«И как вы меня отблагодарите?» – спросил он.

Я ответил: «Пытаясь понять вашу работу со мной».

В Сочи у нас были номера в лучших гостиницах, с окнами, выходящими на Чёрное море. Перед ужином, вымытые и одетые в свои лучшие одежды, мы собрались в гостиной отеля, где остановился г-н Гурджиев. Указав на фортепиано, он попросил мою жену спеть «Арию с колокольчиками» из оперы «Лакме», как будто бы не было двухмесячного похода.

В этом приятном окружении мы ели превосходный ужин из борща, хлеба и рубленых котлет с картошкой, после чего была сладкая выпечка – полный контраст той нужде, которую мы терпели так долго.

Но когда мы вышли из столовой, думая о возможности поспать в кровати, г-н Гурджиев сказал: «Фома Александрович! – так он звал меня в особых случаях, когда хотел быть официальным, что никогда не предвещало ничего хорошего. – Завтра, с утра пораньше, не позже шести часов поднимитесь и пойдите в гостиницу на площади. Там наши лошади. Дайте им овса и воды». Итак, несмотря на моё огромное желание долго-долго поспать – как прекрасно спать в настоящей кровати, с окном, выходящим на залитое лунным светом море! – мне нужно было встать и идти к нашим лошадям, с одной ногой в ботинке, а с другой, на которой был гноящийся ноготь, в домашнем тапочке. Но идея сказок, обещающая, что ты достигнешь цели, только преодолевая все препятствия и сложности, была, к счастью, слишком сильна во мне, и я не протестовал даже про себя. Несмотря на очевидную усталость, когда идёшь правильным курсом, обнаруживаешь, что внутренняя энергия возрастает, появляется новая сила и становится проще делать новые усилия.

После этой рутинной работы я сменил одежду, пока моя жена готовила завтрак. Пришёл Жуков, и все мы пили чай с сахаром, кукурузным хлебом и сухим кавказским сыром, немного поджаренным на сковородке.

На следующий день лошадей перевели в сарай напротив нашего отеля. У меня по-прежнему была обязанность смотреть за ними. Каждое утро, одетый в своё старое пальто и странную обувь, с двумя вёдрами в руках, я шёл на кухню отеля, чтобы взять еду для наших животных. После чистки лошадей я возвращался с вёдрами в гостиницу, проходил мимо столов, где светские люди, многие из которых были моими знакомыми, сидели и пили утренний кофе. Странно, но я не смущался, как это было, когда я продавал шёлк в Кисловодске.

Г-н Гурджиев неожиданно объявил, что экспедиция закончена. Он посоветовал нам составить планы на будущее, потому что у него больше не было денег поддерживать нас. Я сразу решил, что бы ни случилось, мы с женой его не оставим. Итак, поскольку г-н Гурджиев решил остаться в Сочи на некоторое время, нам нужно было попытаться хоть как-то организовать свою жизнь. Доктор Шернвалл, его жена и Жуков также остались. Люди из московской группы решили вернуться в Ессентуки, вновь отвоеванные Белой армией у большевиков. Там остались матери двоих из наших. Захаров ушёл с ними. Всё это было очень печально, потому что мы больше никогда их не видели. Захаров умер от оспы в Ростове; другие поехали в Майкоп, там Петров стал директором государственной школы. Г-н Гурджиев просил его приехать в Тифлис, когда мы поехали туда, но он не приехал. И когда большевики снова захватили весь Северный Кавказ, он вернулся в Москву. Вскоре даже переписка с ним стала невозможной.

После того, как уехали наши товарищи, мы отправились в город искать жильё. Проходя мимо красивой двухэтажной виллы в саду, моя жена решила, что такое место будет для нас идеальным. На следующее утро она снова прошла мимо этого дома и, видя, что там есть комната с выходом на веранду на втором этаже, сразу же сняла эту комнату. Хозяева были хорошими людьми, и домовладелица научила мою жену готовить, гладить и делать различную работу по дому, что нам очень помогло, потому что мы никогда не делали ничего подобного. Жуков тоже снял комнату в этом же доме. Шернваллы остановились поблизости у каких-то друзей. Г-н Гурджиев пошёл жить к своим родственникам, довольно близко от нас. Всё выглядело так, как будто бы было спланировано заранее.

Лошади теперь были размещены довольно далеко, и мне нужно было каждый день ходить кормить их. Кроме этого, г-н Гурджиев дал мне ещё одно задание: распороть обе наши большие палатки, сделанные из белой парусины с тёмно-синими полосами. В результате получилось много материи, из которой крестьяне любят шить брюки. Когда я закончил, он сказал: «Завтра утром идите на базар и продайте всё».

«За сколько?»

«По очень высокой цене», – и он предложил цену.

В этот раз у меня не было неуверенности и смущения, только страх, что я не смогу поставить такую высокую цену. Я пошёл на рынок и увидел, что лучшие места уже заняты. Поскольку я был полным новичком в таких делах, я расстелил парусину на траве на краю рынка и ждал. Все проходили мимо, и никто даже не бросил взгляда в мою сторону. Наконец, ко мне подошёл один, потом другой; они взглянули на парусину и ушли, не спросив цены. Потом они вернулись и спросили. Но не захотели даже слушать, когда я назвал ту цену, которую мне указал г-н Гурджиев. Может быть, она слишком велика? А может, они притворились, что это так? Я не хотел продавать дешевле, но когда ещё больше людей пришло и ушло, я, наконец, решил снизить цену. Сразу же купил один, потом другой, потом третий, и даже маленькие кусочки были проданы за минуту. Когда я отдал деньги г-ну Гурджиеву, он сказал: «Вы не смогли продать её за нужную цену». Но я видел, что он был доволен.

На следующий день мне нужно было продать большой тяжёлый брезент. Я взвалил его на плечо и вышел на середину рыночной площади. Я уже был «опытным». Г-н Гурджиев выставил цену 500 рублей, которую никто не хотел рассматривать. Но, наконец, остановился мужчина в котелке, и я предложил ему свой брезент. Он согласился, но попросил отнести брезент к нему домой. Я снова взвалил его на плечо,