Когда мы сидели возле костра, мимо проходил монах. Мы угостили его кофе с кусочком сахара. Это были ещё остатки дубового кофе, купленного в Майкопе. Он нёс с собой тяжёлый молитвенник, который он положил рядом с собой, во время нашего разговора. Я не мог не заметить, что там, где обложка была плохо прикреплена, спокойно разгуливали клопы. Он рассказал нам об ограблениях путешественников и о двух монахах, убитых на дороге, по которой нам нужно идти. Как раз тогда я понял смысл фотографии г-на Гурджиева с пастухами, и эту лихую позу с винтовкой в руках. Такого отважного и бесстрашного человека не будут грабить без причины. Монах также рассказал, что дальше в пещерах в лиственном лесу живут несколько монахов, выгнанных большевиками из монастырей, и с ними собранная церковная утварь и религиозные книги, и всё, что они смогли уберечь. Мы поняли, что он и его братья тоже ищут спасения – идя своим путём.

Г-н Гурджиев не прибыл за нами на следующее утро. Мы снова начали собирать дрова, чтобы провести ещё одну ночь в одиночестве. В течение дня к нам пришли несколько пастухов, желая купить большое ружьё и кое-что из нашей одежды. Г-н Гурджиев, конечно же, забрал ружьё с собой. Мы могли предложить только наш желудевый кофе с сахаром, и они снова пригласили нас на ужин. Мы пошли, как только стало темнеть. Нас угостили только что убитой, зажаренной дикой козой, кусочком кукурузной каши и большим куском белого кавказского сыра – для нас это была роскошная еда. Все сидели на скамьях вокруг простого стола. Мальчик принёс кувшин с холодной водой и полил немного каждому на пальцы, только после этого все начали есть. Старый пастух разделил на всех еду. Позже, поблагодарив их за гостеприимство, мы пошли к себе спать, разделившись для дежурства и поддерживания огня.

На следующее утро около десяти часов мы увидели вдалеке Петрова и юного С.[9], скачущих на наших лошадях, но без г-на Гурджиева – его свалила болезнь. Они приехали с двумя крестьянами из деревни, в которой останавливались. Мы быстро нагрузили лошадей и последовали за ними с мешками на спине. Довольно скоро мы выбрались на открытую дорогу, поднимающуюся в гору. Вершины были недалеко от нас. Примерно через час мы остановились на открытом месте, окружённом большими скалами. Мы сели в тени одной из них и умиротворённо пообедали тем, что принесли нам Петров и С.

Неожиданно мы услышали несколько выстрелов. Мы подумали, что это пастухи охотятся на диких коз и не обратили внимания. Потом раздались ещё выстрелы, и пули застучали по дороге. Мы всё ещё думали, что это охотники, и я крикнул в сторону стрелявших: «Стойте! Здесь люди!» Но раздалось ещё больше выстрелов в нашу сторону, и наконец, мы поняли, что это стреляют по нам. Я сказал своей жене спрятаться за скалу и поставить рюкзак на её вершину.

Вскоре мы разглядели по обеим сторонам над дорогой на маленьких открытых пространствах тёмные фигуры с ружьями, нацеленными на нас. Они могли легко уложить нас с двухсот футов. В моём дробовике было только два заряда, и он мог выстрелить только на сто футов. Не было шанса куда-нибудь убежать. Я встал и выстрелил в воздух, дав сигнал, что мы не будем стрелять в ответ. Из-за скал появились двое мужчин в высоких овечьих шапках и казацкой одежде и направились к нам. Двое других на лошадях остались в горах, их ружья были направлены на нас.

Когда мужчины приблизились, мы увидели, что их лица измазаны сажей, чтобы их было не узнать. В руках у них были большие револьверы, и с плеч свисали пояса, полные патронов. На непристойном языке, с кавказским акцентом, они приказали двум крестьянам убираться за склон горы, а нам сказали стоять с поднятыми руками в середине открытого пространства. У меня было время отбросить в сторону мой маленький револьвер, потому что я не хотел отдавать его им. Моя жена успела незаметно отвязать с пояса маленький мешочек с драгоценностями, который там спокойно висел вместе с термосом, топором и сковородой, и аккуратно уложить его в корсаж. Ей пришлось поджать мышцы живота, чтобы он не выпал, но, к счастью, она была певицей, и эти мышцы были хорошо у неё развиты.

Мы стояли с поднятыми руками под дулами ружей. Они обыскали нас, но ничего не нашли. Хотя мы знали, что нас могут застрелить, страха не было. Может быть, где-то глубоко внутри была уверенность, что ничего настолько ужасного с нами не может случиться, поскольку мы были с г-ном Гурджиевым. Моя жена сказала мне позже, что в эти минуты она думала только обо мне, о том, что я мог погибнуть сейчас, такой молодой и талантливый.

Петров спросил: «Можно выкурить сигарету?» и, возможно, это сняло напряжение. Не опуская револьверы, горцы разрешили нам опустить руки. Затем они велели отойти нам к дальней стороне открытого пространства, а моей жене остаться и открыть все наши мешки. Теперь она столкнулась с тройной проблемой: не показывать разбойникам больше, чем необходимо во время открывания сумок; не обращать внимания на отборные непристойности, которые лились из них как из рога изобилия; и всегда помнить об удерживании в напряжении мышц живота, чтобы маленький мешочек не выпал наружу.

Грабители снова осмотрели её, но не заметили мешочек. Затем открыли термос, но ничего не нашли. Они спросили её, где деньги – они сказали, что идут за нами долгое время и знают, что она смотрит за деньгами. Моя жена ответила, что мы не столь глупы, чтобы нести с собой деньги, что они в деревне. Тогда грабители начали брать всё, что хотели: высокие сапоги, бурки, дождевики – вещи, которые были нам необходимы. Моя жена спорила с ними за каждую вещь. Когда они добрались до маленьких кожаных и серебряных туалетных принадлежностей, переданных мне моими солдатами, когда я был на фронте, они взвыли: «Вы буржуи, если у вас такие вещи!» Но моя жена убедила их в том, что она певица, и если они когда-нибудь пойдут в театр, то будут хотеть, чтобы певицы хорошо выглядели. Они сдались и разрешили ей оставить это себе.

В один момент наш мальчик прошептал: «Они берут мои кальсоны! В левом кармане лежат мои часы!» Моя жена взяла кальсоны и сладко сказала разбойникам: «В этих кальсонах паспорт ребёнка. Вам на самом деле он нужен?» – «Хорошо, заберите