В расследовании убийства в Парке Горького было слишком много странного. Теперь он избавился от него и возвращается к будничным делам. Телефон-автомат притягивал к себе, но настоящая сила притяжения исходила от Зои. Что, если она ушла от Шмидта и вернулась домой? Он не был там несколько дней и все время был в движении, так что ей было невозможно разыскать его. Ему не следовало прятаться от нее; по крайней мере, можно было бы объясниться. Обругав себя за малодушие, он набрал номер. Телефон был занят — она была дома.

В метро было полно народу, все возвращались с работы, как и Аркадий. Он чувствовал себя почти нормально, боль в груди проходила. Воображение рисовало одну мелодраматическую картину за другой. Зоя раскаивается, он великодушен. Она все еще сердится, но он терпелив. Она оказалась в квартире по чистой случайности, и он уговорил ее остаться. Все вариации заканчивались постелью, однако он не испытывал возбуждения. Мелодрамы были мимолетными, никудышными и скучными; он был всего лишь готов сыграть в них свою роль.

Он вышел на Таганской, прошел через двор, взбежал на свой этаж и постучал в дверь. Гулко отозвалось пустотой. От отпер дверь и вошел.

Зоя действительно возвращалась. Что-что, а это было заметно. В квартире не было столов и стульев, ковров и штор, книг и книжных полок, пластинок и проигрывателя, тарелок, стаканов, ножей и вилок. Она постаралась подмести подчистую, прихватила все, что могла. В первой из двух комнат она не оставила ничего, кроме холодильника, но даже из него забрала все, вплоть до ванночек для льда, — свидетельство, подумал он, вызывающей разочарование жадности. Во второй комнате осталась кровать, так что там по-прежнему была спальня. Он вспомнил, с каким трудом они втаскивали туда эту кровать. На кровати она оставила только простыни и одеяло.

У него было ощущение, будто его ни за что избили и обчистили, будто грабители забрались не в квартиру, а ему в душу и грязными руками выдрали из нее десять лет супружеской жизни. Или она видит это по-другому, нечто вроде освобождения из него самого путем кесарева сечения? Неужели все это время было так плохо? Она оказалась хорошим вором, потому теперь ему не хотелось вспоминать о прошлом.

Телефонная трубка лежала на столе — вот почему он подумал, что она дома. Он положил трубку на место и сел рядом.

Что с ним происходит? Его ненавидит та, которая когда-то очень любила. Если изменилась она, то, должно быть, виноват он. Он и его безупречная карьера. Почему он не стал инспектором при Центральном Комитете, что здесь такого? Он должен был стать дерьмом и спасти свою супружескую жизнь. Кто он такой, чтобы оставаться чистеньким? Взять хотя бы, что он проделал только что, его необоснованные предположения о черном рынке, сибиряках и американцах, одна липовая версия за другой, и не ради раскрытия преступления, не ради справедливости, а для того чтобы сбыть с рук этих покойников из Парка Горького. Обман, увиливание от служебных обязанностей — лишь бы не запачкать рук.

Зазвонил телефон. Зоя, подумал он.

— Да?

— Старший следователь Ренко?

— Да.

— В квартире по Серафимова, 2, была перестрелка. Убиты некто Голодкин и следователь Павлович.

* * *

Цепочка милиционеров вела от подъезда по лестнице на второй этаж, через площадку, куда через приоткрытые двери выглядывали соседи, в квартиру Голодкина — две комнаты и прихожая, заваленные коробками виски, сигарет, пластинок и консервов. Полы устланы толстым слоем ковров восточной работы. Левин уже копался своими инструментами в голове Голодкина. Паша Павлович лежал на коврах, на спине его темного пальто расплылось влажное, не очень большое пятно; смерть наступила мгновенно. У рук того и другого валялись пистолеты.

Следователь районной прокуратуры (Аркадий его не знал) представился и передал свои записи.

— Я полагаю, — сказал он, — хотя это вполне очевидно, что Голодкин первым выстрелил следователю в спину, тот повернулся и, падая, выстрелил в Голодкина. Соседи выстрелов не слышали, но пули, видимо, подойдут к пистолетам: у следователя марки ПМ, у Голодкина — ТК, хотя, само собой разумеется, мы проведем баллистическую экспертизу.

— Кстати, о соседях, не видели ли они, чтобы кто-нибудь отсюда выходил? — спросил Аркадий.

— Никто не выходил. Они убили друг друга.

Аркадий взглянул на Левина, но тот отвел взгляд.

— Следователь Павлович доставил этого человека сюда после допроса, — сказал Аркадий. — Вы обыскали его тело? Нашли у него магнитофонную кассету?

— Мы его обыскали. Никаких кассет не обнаружено, — ответил следователь.

— Выносили ли вы что-нибудь из квартиры?

— Нет, ничего не выносили.

Аркадий обошел квартиру Голодкина в поисках церковного ларца, выбрасывая из стенных шкафов охапками куртки «Аляска» и лыжи, вскрывая коробки с французским мылом под взглядом следователя райпрокуратуры. Тот будто прирос к полу, не из страха, что ему придется отвечать за ущерб, а в ужасе от подобного обращения с такими богатствами. Когда Аркадий наконец вернулся к телу Паши, следователь приказал милиционерам выносить вещи.

Голодкину выстрелом разворотило лоб. Паша лежал в спокойной позе, с закрытыми глазами, уткнувшись красивым татарским лицом в разноцветный ворс, будто спал, летя на ковре-самолете. Ларец Голодкина исчез, кассета исчезла, Голодкина нет в живых.

Выходя на улицу, Аркадий видел, как милиционеры на лестнице передавали по цепочке из рук в руки коробки со спиртным, часами, одежду, ананас, лыжи. На память помимо воли пришло сравнение с муравьиной суетой.

Почти вся Россия — геологически старая территория, сглаженная ледниками, после которых остались пологие холмы, озера да реки, напоминающие следы червей на мягкой земле. К северу от Москвы расположено все еще замерзшее Серебряное озеро. Все летние дачи вдоль его берегов были заколочены, кроме дачи Ямского.

Аркадий поставил машину рядом с «Чайкой», обогнул дом и постучал в заднюю дверь. В окне появился прокурор и помахал ему рукой. Через пять минут он появился в дверях в настоящем боярском обличье — в шубе и сапогах, отороченных волчьим мехом. От розового лица веяло здоровьем. Он, не останавливаясь, пошел вдоль берега.

— Сегодня выходной, — раздраженно бросил он. — Зачем приехали?

— У вас тут нет телефона, — ответил Аркадий, следуя за ним.

— Телефон есть, у вас нет номера. Стоите здесь.

В середине озера лед был толстый и матовый, а по краям тонкий и прозрачный. Летом у каждой дачи появятся площадки для бадминтона и яркие пляжные зонты. Ямской направился к небольшому сарайчику метрах в пятидесяти от дачи. Он вернулся с жестяным рожком и ведром гранул из рыбьей муки.

— Совсем забыл. Вы же, должно быть, в детстве тоже здесь жили, — сказал Ямской.

— Да, один сезон.

— Конечно же, такая семья, как ваша… Подуйте-ка, — и он протянул Аркадию рожок.