сознании. Но и наяву иногда внезапно находит [на нас] какое-то замешательство, и мы не в состоянии сразу решить, что надо делать в непредвиденном случае; что-то мешает правильному и привычному применению способности рефлексии и останавливает игру чувственных представлений. Тогда говорят: человек сбит с толку, он вне себя (от радости или от испуга), остолбенел, растерян, ошеломлен, потрясен (den Tramontane verloren) и т. п. Такое [28]состояние следует рассматривать как мгновенно одолевший сон, нуждающийся в сосредоточении чувственных ощущений. В бурном, внезапно вызванном аффекте (страха, гнева, а также радости) человек, как говорят, вне себя (в состоянии экстаза, когда человек думает, что он погружен в созерцание, но не в чувственное), сам не свой и как бы на несколько мгновений парализован, не будучи в состоянии применять свои внешние чувства.

§ 27. Обморок, обычно после головокружения (после смены многих неоднородных ощущений, быстро повторяющейся и превышающей способность восприятия), представляет собой прелюдию смерти. Полное торможение всех ощущений есть асфиксия, или мнимая смерть, которая, насколько можно наблюдать с внешней стороны, только по результату отличается от настоящей смерти (как у утопленника, повешенного, задохнувшегося от угара).

Ни один человек не имеет личного опыта относительно умирания (ведь для опыта необходима жизнь); он может наблюдать его только у других. Причиняет ли оно боль – об этом нельзя судить на основании хрипения или судорог умирающего; скорее, это, по-видимому, чисто механическая реакция жизненной силы и, быть может, приятное ощущение постепенного освобождения от всякой боли. Все люди, даже самые несчастные или самые мудрые, имеют естественный страх перед смертью; но это не ужас перед умиранием, а, как справедливо говорит Монтень, ужас при мысли о том, что ты умер (т. е. мертв); таким образом, кандидат в мертвецы полагает, будто и после своей смерти он имеет эту мысль, думая о трупе, который уже не он сам, как о самом себе в темной могиле или где-то в другом месте. Это заблуждение неустранимо, оно кроется в [самой] природе мышления как разговора с самим собой и о себе. Мысль: меня нет – вообще не может существовать; ведь если меня нет, то я и не могу сознавать, что меня нет. Я могу, конечно, сказать: я нездоров и т. п., предикаты относительно себя самого я могу мыслить отрицательными (как это бывает при всех verbis), но если, говоря в первом лице, отрицают самый субъект, то в таком случае субъект сам себя уничтожает, и это есть противоречие.

О воображении

§ 28. Воображение (facultas imaginandi), как способность созерцаний и без присутствия предмета, бывает или продуктивным, т. е. способностью первоначального изображения предмета (exhibitio originaria), которое, следовательно, предшествует опыту, или репродуктивным, производным (exhibitio derivativa), которое воспроизводит в душе имевшееся прежде эмпирическое созерцание. К первому [виду] изображения относятся чистые созерцания пространства и времени; все остальные предполагают эмпирическое созерцание, которое, если оно связывается с понятием о предмете и, следовательно, становится эмпирическим познанием, называется опытом. Воображение, поскольку оно создает образы непроизвольно, называется фантазией. Тот, кто привык считать эти образы (внутренние или внешние) данными опыта, есть фантаст. Во сне (в здоровом состоянии) быть непроизвольной игрушкой своих образов – значит иметь сновидения.

Другими словами, воображение бывает или производительным (продуктивным), или воспроизводительным (репродуктивным). Но продуктивное воображение все же не бывает творческим, т. е. способным породить такое чувственное представление, которое до этого никогда не было дано нашей чувственной способности; всегда можно доказать, что для такого представления материал уже был. Тот, кто из семи цветов никогда не видал красного, никогда не может иметь ощущения этого цвета; слепой же от рождения не может иметь ощущения ни одного цвета, даже составного цвета, получающегося из смешения двух, например зеленого. Желтый и синий цвет, смешиваясь, дают зеленый цвет; но воображение никогда не могло бы породить ни малейшего представления об этом цвете, если бы мы не видали его смешанным.

То же самое можно сказать о каждом из пяти чувств, а именно – что получаемые от них ощущения не могут быть образованы воображением во всей их сложности, а первоначально должны быть исторгнуты из чувственной способности. Бывают люди, которые для представления о свете имеют в своей способности зрения данные только для восприятия белого или черного; хотя они и обладают хорошим зрением, видимый мир представляется им чем-то вроде гравюры. Точно так же бывают люди (их больше, чем думают), у которых хороший, даже исключительно тонкий слух, но нисколько не музыкальный; их слуховой орган совершенно невосприимчив к тонам, и они не только не в состоянии подражать им (петь), но не могут отличать их от простого шума. То же самое бывает и с представлениями вкуса и обоняния, а именно – для некоторых специфических ощущений этого вида совершенно отсутствует соответствующее чувство; один человек думает, что в этом он понимает другого, тогда как на самом деле ощущения одного полностью отличаются от ощущений другого не только по степени, но и специфически. Бывают люди, у которых чувство обоняния совершенно отсутствует; ощущение втягивания чистого воздуха через нос они принимают за запах и поэтому ничего не понимают, когда им описывают этот способ ощущения; а там, где нет обоняния, нет и вкуса; и было бы напрасным трудом учить вкусу и внушать его там, где его нет. Голод же и его удовлетворение (насыщение) – это совсем не то, что вкус.

Таким образом, хотя воображение – великий художник, более того, волшебник, тем не менее оно не имеет творческого характера, а всегда должно заимствовать материал для своих порождений из чувств. Но эти порождения из того, что удержано в памяти, не обладают столь всеобщей сообщаемостью, как рассудочные понятия. Однако иногда и восприимчивость к представлениям воображения при их передаче называют (хотя только в переносном значении) смыслом (Sinn) и говорят: этот человек ничего не смыслит в этом, хотя неспособность схватывать сообщенные представления и объединять их в мышлении – это недостаток не чувства, а отчасти недостаток рассудка. Такой человек ни о чем не думает даже тогда, когда говорит, и другие поэтому его не понимают; он говорит бессмыслицу (non sense), и этот недостаток следует отличать от того, что лишено смысла, когда имеет место такое сочетание мыслей, что посторонний не знает, что с этим сделать. То, что слово Sinn (но только в единственном числе) так часто употребляется вместо слова мысль и обозначает, как полагают, даже высшую ступень, чем ступень мышления; что о том или другом изречении (Ausspruche) говорят: в нем заключается серьезный или глубокий смысл (отсюда слово Sinnspruch); что здравый человеческий рассудок называют также здравым смыслом (Gemeinsinn)