Сурово хмурились его черные брови, сходясь на переносице. Глаза его метали молнии. Губы были сжаты, и на щеках ходили желваки. Он шел, расправив спину и глядя прямо перед собой. Темные его волосы, не перевязанные лентой, развевались за плечами. Руку держал он на рукояти сабли, пристегнутой к поясу.

Он вошел в кабинет губернатора, не испросив разрешения его помощника. Но тот и не спешил попадаться на пути грозного капитана. И едва оказавшись перед ван дер Лейденом, воскликнул:

— И что, по-вашему, должна значить новость о моей скорой женитьбе, которая раздается во всякой таверне и у каждой лавки, когда я сам о том ничего не знаю, Ваше Превосходительство?

Губернатор медленно оторвал взгляд от карт и писем, разложенных на столе, и посмотрел на ворвавшегося в кабинет Ратона.

— Что же еще может значить новость о женитьбе? Я сговорился с герцогом де Фризом. И уж поверь, эта партия не только выгодная. Дочь его, и впрямь, умна и красива. Вы составите чудесную пару, Блез.

— Когда я приплыл на Лос-Хустос, я не просил искать мне жену! Я сказал, что не займу ваше место. И от слова своего не отказываюсь!

Ван дер Лейден устало вздохнул. Уж сколько таких разговоров было говорено. Но губернатор втайне надеялся, что Блез однажды передумает. Привыкнет жить в его дворце, заинтересуется службой.

И однажды согласится остаться здесь, как и подобает законному наследнику.

— О таком не просят. Но я не пожелаю тебе плохого. Я забочусь о тебе, как о родном сыне.

— Вы опоздали почти на тридцать лет с вашей заботой, — покачал головой Блез. — И одна лишь ваша кровь не делает меня вашим сыном. Я не желаю ничего слышать о дочери герцога. Я вообще ничего не желаю слышать о женитьбе. Я прибыл сюда только ради Селестины и ее будущего. Как только ее судьба устроится, я отбуду на своем корабле с вашего острова.

— Ты понимаешь, в какое положение меня ставишь? — поднялся из-за стола губернатор во весь свой немаленький рост. — Я дал слово!

— И исполняйте его, кто ж вам не дает? Вы теперь вдовец! А я свое слово дал другой женщине. И если оно не нужно ей, это не значит, что не нужно мне!

— И кому ж ты его дал? — проревел ван дер Лейден. — Уж не той ли маленькой рыжей девке с Исла-Дезесператос? Ее мать — бывшая портовая шлюха, а отец — неизвестный никому ирландец. А все ирландцы — каторжники! И она — истинная дочь своих родителей, которая думает, что свадьба с сыном пекаря сделает ее честной.

— Но и пирата женитьба на дочери герцога принцем не сделает, — прищурившись, прорычал капитан Ратон. — Висельник и головорез останется висельником и головорезом. Вам ли не знать? Уж скольких вы истребили!

— Ты больше не пират, — угрюмо проговорил губернатор. — Ты мой сын. Я признал тебя перед всеми. И женитьба на дочери герцога откроет перед тобой многие двери.

Ратон удивленно посмотрел на ван дер Лейдена. И рассмеялся. Смеялся долго, громко, от всей души, в которой была лишь боль, но не было ни любви, ни благодарности.

Признание его сыном и наследником правителя Лос-Хустоса произошло против его воли. Но он знал, на что идет, когда плыл на остров отца. Долгом его было устроить судьбу Селестины. И если ценой ее счастья будет то, что отныне он должен носить ненавистное ему имя, пусть будет так. Он станет носить это имя. Селестина под покровительством ван дер Лейденов скорее найдет свое счастье. Или обретет покой. Все лучше, чем оставаться на Исла-Дезесператос.

Когда смех его оборвался, он посмотрел в глаза отца и, отчеканивая каждое слово, произнес:

— К чему мне двери в тесные комнаты со стенами и потолками, когда передо мной открыты моря?

— Ты так и собираешься всю свою жизнь провести в море? — удивленно спросил губернатор.

— Чем эта жизнь хуже той, что избрали вы, лицемеря и не имея ни права, ни смелости любить по велению сердца?

— Что же дает тебе твоя любовь по велению сердца, если у тебя не будет ни дома, ни жены, ни детей?

— Во всяком случае, не придется лгать в глаза той, которая будет иметь право звать меня мужем. Потому что как жену я не смогу принять ее, будь она хоть герцогиней, хоть королевой. Мое сердце мне не принадлежит. Оно у дочери трактирщицы.

— Болван! — в сердцах рявкнул ван дер Лейден.

— Не больший, чем вы, отец! — рассмеялся капитан Ратон. — Каждый из нас проболванил собственное счастье.

— Поступай, как знаешь, — губернатор тяжело опустился в кресло и снова обратил свой взор к бумагам на столе, показывая всем своим видом, что разговор окончен.

Блез, как всегда манерно, поклонился и покинул кабинет правителя.

Здесь же, в этом дворце, располагались покои доньи Селестины, сводной сестры капитана. Отныне она жила при дворе жизнью настоящей придворной дамы. Ей подыскивали мужа. Но главное условие Блеза состояло в том, что этот человек должен был не только принять Селестину со всем ее прошлым, но и прийтись по сердцу несчастной девушке, чьи душевные раны только-только начали затягиваться.

Для него она была подобна цветку из хрусталя, на который и дунуть страшно. Упадет, разобьется, осколков не соберешь.

Он вошел в ее комнаты тем же шагом, что и к губернатору. Но теперь на лице его не было злости, но была только нежность.

— Я слышала, ты женишься, — с улыбкой сказала Селестина, — на дочери самого герцога… — она задумалась, — не помню какого герцога.

— Селестина! Пожалей хоть ты меня! — рассмеялся Блез. — Я не женюсь! Я ее в глаза не видел! И надеюсь никогда не видеть!

— Но, кажется, губернатор настроен весьма решительно.

— Не решительнее меня, дорогая. Ты ведь знаешь, что я не желаю править на суше, только на море. А для того герцогини не нужны. Разве только сирены!

— Так значит, сирены, — многозначительно протянула сестра. — Или одна сирена, оставшаяся на Исла-Дезесператос? Почему ты не едешь к ней? — неожиданно спросила она очень серьезно. — Тебя же ничто здесь не держит.

Лицо Блеза окаменело. Даже его вечно