К этому времени герои пьесы наконец-то разобрались с хитросплетениями своих судеб, и стало понятно, что их ожидает банальный хэппи-энд. Зал уже был не в силах смеяться, а лишь похрюкивал и отчаянно аплодировал. Мара обреченно хлопала со всеми вместе и теперь уже избегала смотреть на Макса. Единственное желание, которое у нее еще оставалось — убить Леську за добрый совет.

Вырвавшись на воздух, она, что было духу, рванула на парковку у клуба, где стояла машина, на ходу нахлобучивая на голову берет. У бордюра внезапно остановилась и обернулась к Максу, идущему за ней.

— Понравилось? — на вдохе спросила она.

— Да, — кивнул Макс, открывая ей дверцу и помогая забраться в машину. А пока прогревался двигатель, невозмутимо сказал: — Я собираюсь отвезти тебя в Зазимье. Позвони деду, предупреди.

Ее губы едва заметно дрогнули. Она повернула к нему голову и ответила:

— А я не буду ему звонить. Он у бабы Лены. Все выходные.

Ехали долго. Нескончаемый поток машин с желающими выехать на выходные за город, неспешно тянулся по трассе. Мара помалкивала, Макс сосредоточенно следил за дорогой. Вляпаться в глупое ДТП, чтобы до полночи потом разбираться с гайцами, совсем не хотелось.

Сейчас он хотел поскорее добраться до дачи. И он хотел Мару. Все остальные мысли думались с трудом.

Переступив, наконец, порог дома, он смог лишь захлопнуть дверь, привалиться к ней, притянуть к себе девушку и посмотреть ей в глаза. Больше всего на свете ему сейчас было важно, чтобы она хотела того же, чего и он. Иначе все это не имело никакого значения. Слишком серьезно для него было то, что происходило. И если потом она пожалеет… если будет думать, что он принудил ее…

Макс медленно провел пальцами по ее губам, потом поцеловал их — быстро и нежно — и шепнул в самое ухо:

— Ты нужна мне, Мара. Ты очень мне нужна.

— Я знаю. И ты мне, — ответила она, и звук ее голоса прозвучал очень громко в ночной тишине дома.

Она снова подалась ему навстречу, прикрыв веки. Скользнула ладонью под борт его пальто, между пуговиц, пробираясь к рубашке. И, привстав на цыпочки, сама потянулась к его губам.

Макс улыбнулся и поцеловал ее, касаясь кончиком языка ее рта, прикусывая ее нижнюю губу, не сводя глаз с ее тонких век и длинных ресниц, от которых падали длинные тени на покрывающиеся румянцем щеки. Он глубоко вдыхал ее запах, горьковатый запах, который часто преследовал его ночами, и от этого сходил с ума. Он проникал языком вглубь ее рта, и от этого сходил с ума еще сильнее. Он целовал ее, пока стягивал с нее пальто. И не мог оторваться, когда сорвал пальто и пиджак с себя. Дыхание его становилось прерывистым, и, продолжая ее целовать, он приподнял Мару над полом.

Когда на мгновение Максим пришел в себя, то увидел ее на подушках дивана и себя, нависающим над ней, в то время как пальцы его живо бегали по ее телу. Ее строгое серое платье с белым воротничком и его рубашка валялись на полу. Он улыбнулся, и вслед за пальцами к ее горячей нежной коже теперь прикасались его губы.

Но кожа ее пылала отнюдь не от смущения, не от робости, а от его поцелуев. В эту минуту смущаться она не могла — это было бы так же неестественно, как все то, что случалось с ней прежде. А с ним оказалось по-настоящему, с ним она сама была настоящей. Потому что влюбилась. Впервые. Безоглядно. Всецело.

Она то поднимала веки, и мир наполнялся яркими цветными красками, среди которых самым главным неизменно оказывались его глаза — самые удивительные глаза, один взгляд которых заставлял ее дрожать от невысказанных слов и желаний. То опускала их. И тогда мир поглощался тьмой. И в этой тьме существовали только руки его и губы на ней. И его дыхание, обжигавшее ее. Она так чувствовала свое собственное тело, как никогда в жизни. Но удивительным было и то, как она чувствовала его тело. Его плечи, спину, ладони, живот, бедра, ноги — каждым сантиметром кожи.

Мара потянулась к ремню на его джинсах. И вцепившись в пряжку, подалась вниз, дергая, пытаясь расстегнуть. Он перехватил ее пальцы, и сам расстегнул пряжку и пуговицы.

И в тот же миг отпустил себя, потому что сдерживаться дольше был не в силах. Он уже не понимал, что происходит. Видел лишь перед собой ее глаза удивительного серого цвета. Руки его срывали остатки одежды с нее, с себя. Все стало лишним, раздражало и летело на пол. Он глухо рыкнул, закинул ее ногу себе на спину и резким движением вошел в нее. Замер, вгляделся в ее лицо и прижался поцелуем к ее дрогнувшим губам. Не говоря ни слова, крепко прижимал ее к себе, чувствуя ее всем своим телом.

По ее мышцам от низа живота прокатилась судорога — нет, не от боли. Если Маре и было больно, то это осталось где-то только в одной части ее сознания. Запертой за другими эмоциями, заслонявшими все прочее. Скорее просто знала, что боль эта будет. Просто помнила, что она где-то есть. И все.

Куда важнее было его нетерпение, которое передавалось и ей, заставляло ее обнимать его шею, обхватывать его бедра ногами, прижимаясь теснее.

Куда важнее была ни с чем не сравнимая тяжесть его тела на ней, от которой не было тяжело.

Куда важнее было дыхание — частое, поверхностное, становившееся глубоким, шумным, звучавшим вместе с его дыханием.

Куда важнее были его движения — сильные, простые, понятные ей. И на эти движения оказалось так просто отвечать — толчком на толчок.

Она проводила пальцами по его спине, которая сделалась теперь влажной и горячей. Когда забывала дышать, целовала его губы, понимая, что его рот сухой, твердый, а ее — влажный и мягкий.

А потом она забыла себя. Просто не помнила. Было только тело — жаждущее, теплое, пульсирующее тело.

Ночь опускалась на Рэдбей. Ночь холодная, такая же, как и несколько недель назад, когда был здесь в последний раз Блез Ратон. Сидя на лавке