«Кто-то меня здесь довольно крепко опекает, ну и ладно, и спасибо ему за это, — пронеслось у него в голове. Смешало его мысли другое. — Неужели Ньютон? Неужели тот самый? Которого мы по физике проходим? Который кучу всякого придумал, в том числе и дедукцию хваленую?

Так, сейчас спрошу его, где это мы находимся. Как учил Холмс, сперва мысленно составляем ответ — пускай будет хоть «Мы на Марсе».

We are on Mars.

Ага, значит, we ARE. Вот кто в этой фразе самый главный, значит, его и вперед бросаем».

— Where are we, sir? — церемонно спросил он Ньютона.

— В Кембридже, дорогой сэр, в Кембридже. На лужайке славного своими точными пауками Септ-Тринити-колледжа, самого нового и современного из наших учебных заведений. Основан в 1546 году, так что ему даже ста двадцати годков еще нет.

«Колледж Святой Троицы, — перевели Андрюхины мозги на автомате, а сам Андрюха отметил: «Красиво у них школы называются! А в какой же это меня, выходит, год занесло?»

— Заходите в мою классную комнату, сэр, она пуста, мои классы на сегодня уже закончились.

Ньютон отворил дверь и сделал широкий жест рукой.

Классная комната хоть и отличалась от той, в каких нашему герою доводилось сидеть в XXI веке, но главные атрибуты — доска с мелом и парты — были на месте.

Андрюха, не дожидаясь особого приглашения, уселся за первую нарту, а великий физик принялся неторопливо расхаживать туда-сюда перед доской.

— Итак, мистер Уоткинсон, давайте спросим себя, что представляют собой эти три закона механики. Те самые три закона, которые многие называют моим именем.

— Не помню, — честно признался Андрюха. — Мы проходили, но я не помню ничего.

— Вы, дорогой Уоткинсон, в этом совсем не оригинальны, ибо абсолютному большинству моих кембриджских студентов эти законы влетают в левое ухо, а через секунду вылетают из правого. И тем не менее, я вам их сейчас кратко напомню.

Итак, первый закон Ньютона.

Корифей мировой науки провел на доске горизонтальную линию, а на ней изобразил нечто вроде прямоугольника. «Кирпич на столе», — определил Андрюха.

— Есть некое физическое тело, которое лежит неподвижно, а может быть, летит в неведомые тартарары вместе со всей пашей старушкой Землей, а скорее всего, и одно, и другое одновременно, — промолвил Ньютон. — И если к нему не прикладывать внешнюю силу, то оно так и будет валяться неподвижно или продолжать все то же свое движение.

— Ежу понятно! — поддакнул Андрюха и улыбнулся про себя, вспомнив, как говорил эту же фразу Дарвину.

— Не факт, Уоткинсон, совсем не факт! Не то что ежи, а и члены ученого совета Лондонского Королевского общества осмеливаются с этим спорить! Им, видите ли, кажется, что все вокруг непредсказуемо и субъективно, и что любая ситуация может измениться сама по себе, as if by magic…

— По щучьему велению, — подсказал Андрюха.

— А я им отвечаю, что они ненаучно мыслящие ослы! — Ньютон явно хлебнул лиха с этим ученым советом. — Нет уж! Если есть ситуация, она есть! Если в нее не вмешиваться, то она такая и будет!

— Или даже хуже, — кивнул Андрюха, а про себя подумал, что опровергать первый закон Ньютона может лишь полный идиот.

— Закон второй, — продолжал гений. — Сила есть масса на ускорение.

Ньютон повернулся к доске и нацарапал на ней мелом формулу:

— О! Это и я знаю! — сказал Андрюха.

— А что из этого следует? — спросил Ньютон. — Что выходит? А то, что сильнее можно стать двумя способами: либо массу наращивать — территории новые прибавлять, деньги копить, население увеличивать…

— Либо ускоряться! — осенило Андрюху. — И результат будет ничуть не хуже! Ух ты, здорово! А они там… — он показал пальцем на потолок. — Знают?

Ньютон только горько усмехнулся.

— …И, наконец, третий закон, — произнес он. — Каждому действию есть противодействие. Вы, мой милостивый государь Уоткинсон, определенной частью своего тела давите на парту, однако же и парта оказывает на вас встречное давление — причем давление, к гадалке не ходи, точно такое же.

А отсюда следует строгий математический вьвод: все силы в сумме, приложенные к этой вашей части тела (равно как и к любой другой) равны нулю.

С этими словами Ньютон размашисто нарисовал на доске жирный нолик.

Потрясенный Андрюха прислушался к ощущениям в той части его тела, которая противодействовала жесткому дереву парты. «И правда, нулю! — ахнул он. — Так вот почему мне сидеть удобно!»

— Гениальные законы, — заявил он Ньютону. — Недаром их в школах всего мира учат.

— Вы ведь, кажется, знакомы с Николой Теслой, — сказал Ньютон. — Этот человек много путешествует и часто бывает у меня в гостях. Так вот, он рассказывает, что все эти века, вплоть до времени, в котором живете вы, дорогой Уоткинсон, были и есть страны, где обучение детишек моим законам считается государственной изменой.

— Изменой? — Андрюха не поверил своим ушам. — А причем тут измена?

— Да, мистер Уоткинсон, изменой, — грустно улыбнулся Ньютон. — Правительство заявляет, что, поскольку и младенцу ясно, что их величайшему в человеческой истории народу ни за что не уразуметь все три закона, то, стало быть, преподавать их запрещается под страхом смертной казни. Как преднамеренную и явную попытку выставить его (великий и мудрый народ) идиотом! А выставить их идиотами — разумеется, есть выдача врагам военной тайны. То есть не что иное как государственная измена. Со всеми вытекающими.

Андрюха, пораженный такой логикой, просто не находил слов.

— Меня запрещали из разных соображений. Меня запрещали во имя патриотизма, анархо-синдикализма, национального социализма, а также научного коммунизма, столь же научного антикоммунизма, или ради еще какой-нибудь такой же дикой чепухи, — продолжал Ньютон. — Но итог один: открытые мной объективные законы мироздания многим не нравятся, и запрещают их довольно часто.

— Обидно вам, наверное? — Андрюха посмотрел на великого ученого сочувственно.

— Мне? Да нисколько. Я совершенно не честолюбив, и даже титул баронета, дарованный мне нашим королем Иаковом, считаю бессмысленной ерундой.

— Ну, наверное, в титуле есть какой-то смысл, — попытался возразить великому физику Андрюха. — Если люди, общество, да в конце концов и Яков этот ваш, все в один голос вам заявляют, что вы важная персона — мне кажется, вам стоит этому поверить.

— А я не верю, — твердо отрезал Ньютон. — Я знаете во что верю? Я верю в то, что угол падения равен углу отражения, вот во что я верю крепко. И еще…