— Неужели генеральный прокурор не понимает, что поступает некрасиво? Я думал, вам нужно распространить информацию в Америке. Так у вас ничего не получится.

— Знаю. Я еще раз позвоню ему.

Беседа все же была назначена на следующий день, правда, с заместителем генерального прокурора, Оскаром Валадесом.

Без девушки из Чиуауа комната выглядела непривычно: такое ощущение, что одна из девушек сошла с автобуса, а ее оставшиеся подруги вдруг притихли.

Барнс отснял несколько пленок с работами Фрэнка. Фрэнк ходил вокруг стола, обдумывая, что он сделал на сегодняшний день. Каждая из девушек, казалось, излучала невинность. Или ему это только представилось? Они не походили на ficheras или проституток, а власти именно такой вариант постоянно подсказывали. Девушки, созданные им, вовсе не выглядели жесткими. Или, может, он просто их такими создавал?

Для него это были четыре молодые женщины, вполне довольные собой. Девушка без нижней челюсти — более нелюдимая, чем другие, более занятая своими мыслями, более замкнутая. Девушка с искривленным носом — теплая и дружелюбная, в ее присутствии хотелось улыбаться. Двух других ему еще предстояло узнать.

В кровати он прочитал последний факс от Джан, который ему подсунули под дверь. Она что-нибудь писала ему почти каждый день. Рассказывала, что делает, о женщине на работе, которая с ней постоянно ругается, о котах Бое и Гае.

Когда он выключил свет, его взгляд переместился на окутанные темнотой головы. Его вдруг поразило то, как вторая девушка смотрит вверх — вопросительно, мечтательно, — в то время как девушка слева от нее осторожно улыбалась. Фрэнк подумал, не исказил ли он их тем, что придал каждому из лиц слишком явную эмоциональную окраску. Импровизации важны, но, поддавшись творческому порыву, можно провалить всю работу.

День шестнадцатый

Первая встреча Барнса на следующий день была со Стивеном Слэйтером. Фрэнку пока не было ясно, как этот американец вписывается в расследование. Он не раз видел его в офисе «Фискалиа микста».

Толстяк и проныра Слэйтер раньше работал советником по безопасности при генеральном прокуроре, а до того в казино Лас-Вегаса. Барнсу он не понравился, и беседа вышла скомканной. Только в самом конце Слэйтер в несвойственной для себя манере сделал откровенное признание: «Если бы не „Международная амнистия“, которая непрерывно наседает на правительство с требованием хоть что-то сделать с feminicidios, — сказал он, — мы никогда не привлекли бы экспертов извне, вроде Ресслера и Фрэнка».

Это откровение подтверждало заявления «Амнистии» о том, что правительству Чиуауа и полиции наплевать на убийства, а международную поддержку они призвали, просто чтобы ослабить общественное давление на себя. Фрэнк и Ресслер всего лишь исполняли роль оконных наличников… а теперь, косвенно, и Барнс.

Мужчины возвращались назад в «Люцерну» в молчании. В то же утро Барнс поговорил с заместителем генерального прокурора, и когда вернулся в гостиницу, они с Фрэнком встретились в «Эль Акуэдукто». После того как они заказали по кружке пива, Барнс высказал то, что думали они оба:

— Не нужно быть специалистом, чтобы увидеть: здесь что-то не так. Я думал, будет здорово приехать сюда и получить через вас доступ к полиции. Но каждый раз, когда я оказываюсь с ними, такое впечатление, что мы все в коконах. Я печенью чувствую это.

Интервью со Слэйтером стало поворотным пунктом. До этого все складывалось так, словно два человека договорились избегать обсуждения проблем и вопросов, которые возникали ежедневно.

Фрэнк понимал, что Барнс прав. Он пытался оставаться лояльным полиции не только потому, что она предоставила ему пять голов, но и потому, что ему нравился Эспарса. И все-таки было слишком много такого, что не укладывалось в голове. За две недели он собрал или подслушал кое-какую, возможно, и не предназначенную для него информацию — от ооновской команды или даже от Эспарсы, — о том, что полиция сжигает вещественные доказательства, теряет улики, перемешивает пробы на ДНК, пытает подозреваемых в бывшей полицейской академии. В Мексике, подозревал он, уже какое-то время все идет очень неправильно.

— Убийства кажутся слишком организованными, — высказался Фрэнк. — Когда я увидел в первый раз кресты все вместе, то понял: это означает, что все тела были обнаружены в одном месте. Когда я узнал, что тела разложились или превратились в скелеты, стало понятно: происходит неладное.

— Здесь все слишком четко и структурировано. Как могло получиться, что никто не наткнулся на трупы, когда они были свежие? Мне кажется, полиция прятала трупы специально. Возможно, копов использовали втемную, приказав никого не подпускать к железнодорожным путям и пустырю. Как еще могли эти тела оказаться там и не быть обнаруженными столь длительное время?

— Фрэнк, — Барнс коварно улыбнулся, — вы больше не похожи на их пропагандиста. Может, вам стоит вступить в «Амнистию»?

Фрэнк не рассмеялся.

— Я просто пытаюсь сделать так, чтобы все эти женщины были опознаны.

Со времен Анны Дюваль возвращение жертвам имен всегда было смыслом его скульптурной работы. Конечно, был и азарт в том, чтобы обеспечить идентификацию, решить головоломку, а может, и убийцу поймать. В Хуаресе все это, конечно, было, но ставки намного выше. Он не только впервые работал за пределами Соединенных Штатов, но у него было пять попыток, чтобы помочь раскрыть одно из самых шокирующих преступлений в мире.

— Они сказали вам, как собираются использовать ваши бюсты? — поинтересовался Барнс. — Вы вообще спрашивали у них? Собираются ли они расклеить листовки с их изображениями на автобусных остановках и опрашивать людей об этих женщинах?

Фрэнк не знал. Он полагал, что будет так же, как в Америке.

— Они мне не говорили.

— Видимо, и не скажут. Вероятно, то, что сказал Слэйтер, правда — и вас просто используют.

— Вас тоже, — огрызнулся Фрэнк.

Барнс допил пиво. Его и удивил поворот дел в Хуаресе, и не удивил. Мексика навевала воспоминания о том, чему он был свидетелем в 1970-х годах в Америке, когда ушел на год из журналистики, чтобы поработать спецагентом в среде организованной преступности в Нью-Йорке.

— Тот опыт научил меня, что коррупция повсюду и ни один коп не хочет вмешиваться в жизнь могущественных людей, — сказал он. — Подтверждение этому — сегодняшняя комната для хранения вещественных доказательств в академии. Такое впечатление, что расследование намеренно обрекли на провал… или на то, чтобы оно никогда не принесло успеха. — Он поставил пустую кружку на стол и встал. — Я наслушался правительственных оценок происходящего. Теперь хочу побеседовать с родными некоторых из убитых женщин.

Планировалось, что Барнс уедет на следующий день. Это был день его рождения, первый за семь лет день рождения в Северной Америке — предыдущий год он провел в Пешаваре, а до этого в Нигерии, — и ему хотелось побыть в кругу семьи. Но теперь все переменилось.