Когда Грегори стал просить Эрику, чтобы она снова пришла к нему ночью, она наотрез отказалась, мотивируя это тем, что ему противопоказано волнение, и чем скорее он поправится, тем скорее они смогут покинуть это зловещее и опасное место. Увидев его несчастное лицо, она смягчилась и сказала, что ему придется довольствоваться тем, что она будет приходить к нему по ночам два раза в неделю.

На следующее утро Малаку нанес ему дежурный визит, и, хотя он ни слова не сказал о Хуррем, Грегори по его виду понял, что он уже знает о помолвке дочери. Вместе с доктором пришел Тарик, который принес костыли и крепкую веревку, чтобы поддерживать Грегори с помощью петли со скользящим узлом. Таким образом страхуемый ими с обеих сторон, Грегори встал с постели и попытался передвигаться на костылях, но первая же его попытка закончилась неудачно — он слишком долго был прикован к постели, — и, если бы не страховка, он обязательно бы грохнулся на пол, но по мере тренировок, уже на следующий день-другой он мог с грехом пополам сделать несколько неуверенных шагов по комнате.

Дни бежали за днями, и Грегори с нетерпением ждал ночь, когда должна прийти Эрика.

Так оно было и в тот вечер. Тарик унес пустой поднос после ужина, а Грегори, уверенный в том, что мозг Малаку будет занят горестными раздумьями о судьбе Хуррем, мог себе позволить расслабиться и дать волю своему воображению, в предвкушении восхитительных утех предстоящей ночи.

Вскоре после полуночи он услышал торопливые шаги, и в следующую секунду дверь в спальню распахнулась настежь. Памятуя ту осторожность, с какой Эрика пришла к нему в прошлый раз, он решил, что, видимо, произошло что-то непредвиденное, или это не Эрика, а кто-то другой. Он торопливо сел и зажег лампу. В открытой настежь двери стояла дрожащая Эрика. Глаза ее были широко раскрыты, а лицо мертвенно-бледное.

— Дорогая, — позвал ее Грегори. — Ты выглядишь так, будто только что повстречалась с привидением. Что случилось? В замке водятся привидения?

— Нет! — задохнулась она. — Нет, не привидения. Кое-что похуже.

Она закрыла дверь, подошла к постели и, сбросив пальто, забралась к нему под одеяло. Он крепко обнял ее колотившееся в истерике тело и привлек к себе, она отстранилась и зашептала, глядя на него полными ужаса глазами:

— Когда… когда я шла сюда, то заметила, что через щели настила, который служит вместо провалившейся крыши над часовней, пробивается свет; я из любопытства подобралась к одной из щелей и заглянула вниз, и там… Грегори, там служили Черную Мессу, или как она у них зовется по-еврейски. Вместо креста приколочено над алтарем «Древо Сефирота», по обе стороны стоят еврейские подсвечники с семью свечами, но свечи черного цвета. Малаку и Хуррем были одеты в хламиды с изображением знаков Зодиака, а Тарик стоял в стороне и размахивал кадилом.

Она на секунду замолчала, переводя дух, потом заговорила с истерическими нотками:

— Я несколько минут смотрела, как Малаку служит мессу, а потом он перестал распевать заклинания, и они вместе с Хуррем сняли с себя хламиды. Под хламидами у них ничего не оказалось, и они были совершенно голые. Потом Малаку поднял ее на руки и вроде бы стал предлагать ее Князю Тьмы. А дальше, дальше он положил ее на алтарь и… и трахнул ее там. Грегори, он трахается с собственной дочерью! Я не могу в это поверить: с собственной дочерью!

Грегори в ужасе посмотрел на нее.

— Да нет, быть того не может. Ты, наверно, ошиблась, почудилось тебе. Не мог он пойти на такой страшный грех, как кровосмешение.

— Это правда! — воскликнула она. — Все правда. Я все это видела собственными глазами.

Она залилась слезами, Грегори старался как-то утешить ее, успокоить:

— Ну-ну, успокойся, милая, успокойся. Конечно, быть свидетелем подобной сцены — это кого угодно выбьет из колеи. Но, дорогая, не плачь, возьми себя в руки. Теперь, по крайней мере, мы знаем правду о нем. Стефан оказался прав, он знал, что говорил. Малаку действительно ученик Дьявола.

— Это ужасно! — всхлипывала Эрика. — Когда я увидела, чем они занимались там, на алтаре, меня чуть не стошнило. Это было так отвратительно, так мерзко.

— Дорогая, я прекрасно понимаю, что тебе пришлось пережить, но, видно, сатанисты ни перед чем не останавливаются при отправлении своих богомерзких ритуалов. Наверное, чем более гадкие вещи они творят, тем большую власть получают от Сатаны. Остается только пожалеть бедную Хуррем: она полностью во власти отца. И теперь понятна причина ее горького пьянства. Я не думаю, что то, что ты видела сегодня ночью, — впервые в их отношениях. Без сомнения, у нее доброе сердце, ей отвратительно то, к чему принуждает ее отец, но она ничего не может с этим поделать: он — мастер, а она лишь служанка.

Продолжая всхлипывать, Эрика закивала в ответ.

— Да, я… я уверена, что ты прав. Люди с нечистой совестью часто стараются забыться в вине. Но как же, должно быть, ужасно — служить прихотям этого похотливого козла, ее отца. Мы как-то должны помочь ей-ей надо бежать отсюда!

Грегори тяжело вздохнул:

— Дорогая, давай смотреть на вещи трезво. Каким бы сильным ни было твое стремление помочь Хуррем, ты не должна этого делать, по крайней мере сейчас. Потому что я ничем не могу тебе помочь. Пока я не встану на ноги и не смогу отвечать за свои действия, мы оба находимся во власти Малаку. Тебе придется — как бы тяжело это ни было — выглядеть как можно более естественной в общении с ними. Так, будто ничего не произошло, понимаешь?

Она резким движением отодвинулась от него, посмотрела на него непонимающими глазами, болезненно наморщила лоб и воскликнула:

— Разве я тебе не сказала, дорогой? А может быть, и не сказала… Они знают, что я подсматривала.

— Что-что? Нет, нет, успокойся. Откуда им знать?

— Понимаешь, когда я подсматривала и поняла, что там происходит, я распрямилась и поскользнулась, а руками ни за что не держалась. Я поскользнулась и задела туфлей за прогнившую доску, и она упала туда к ним. Они, конечно, услышали, что кто-то подсматривает за ними… остановились, ну, прекратили… то, чем там занимались, и посмотрели в мою сторону. Они наверняка догадались, что это я шпионю за ними — а кто же еще там мог оказаться?

— Ну, может, какой-то бродяга забрался в развалины, чтобы переночевать не под открытым небом, — предположил Грегори. Но еще до того, как закончить фразу, он уже знал, что пытается обмануть и ее и себя: развитая интуиция Малаку обязательно подскажет ему, что на крыше ночью была Эрика.

— Нет, конечно же, это не подходит, — быстро согласился он сам с собой. — Плохо, дорогая, очень плохо. Но не будем все рисовать только в черном свете. Малаку знает, что мы не в том положении, чтобы устраивать скандал из этой истории, и еще остается слабая надежда на то, что ему самому будет стыдно даже упоминать о том, что ты видела. Иными словами, мы будем вести себя как ни в чем не бывало. Потому что для нас сейчас главное — это не попасть в лапы нацистов, что, между прочим, распространяется также и на него и на Хуррем. Он не может просто вышвырнуть нас на улицу, потому что тем самым он ставит под удар и себя. Поэтому лучшей линией поведения для нас будет игнорировать это происшествие и только уповать на то, что они с Хуррем поступят точно так же.