наступлением темноты Катон увидел сияние костров и приказал опциону Пелию и четырем своим людям покормить лошадей, а затем отвести их к реке, чтобы напоить. Двое солдат были на страже, пока остальные ели и готовили скатки на ночь. Катон приказал не разжигать огонь, хотя ночью в пустыне было холодно. Мужчины завернулись в свои плащи и легли спать.

Сам Катон еще некоторое время не спал, его беспокойный разум думал об опасностях, которые ожидают их. Слабый серебряный полумесяц луны и яркий отблеск звезд давали достаточно света, чтобы видеть на некоторое расстояние. Его глаза и уши напряглись, чтобы обнаружить любое подозрительное движение или звук. Наконец он услышал, как люди возвращаются с лошадьми. После того, как они привязали скакунов и завернулись в сагумы, он подождал еще немного, чтобы убедиться, что нет никаких признаков опасности, а затем направился к скатке, которую приготовил для него Фламиний. При этом он заметил, что Аполлоний в этот момент тихо ускользает от группы.

— Псссс! — прошипел он. Агент остановился и повернулся, когда Катон подошел к нему и заговорил вполголоса. — Куда это ты собрался?

— Куда идут все хорошие люди, когда им нужно сбросить дерьмо — подальше от своих товарищей.

Катон не был уверен, что верит этому человеку, но устраивать ему допрос по такому поводу казалось нелепым. — Не уходи далеко и не задерживайся слишком долго.

Губы Аполлония приоткрылись, открыв тусклый блеск его зубов, когда он тихо рассмеялся. — Это вопрос к моему кишечнику, трибун. Но я сделаю все, что в моих силах из-за того, что ты так беспокоишься обо мне.

Катон стиснул челюсти. — Просто иди!

Он вернулся к своей скатке и сел, плотно накинув складки сагума на плечи. Через некоторое время Аполлоний вернулся и улегся, и очень скоро Катон услышал, как он храпит в ровном ритме. Удовлетворенный тем, что человек спит, он в последний раз огляделся, убедившись, что двое часовых стоят рядом, затем лег на бок и закрыл глаза. Сначала он остро чувствовал холод, но вскоре его тело согрелось под плащом, и он погрузился в безмятежный сон.

— Господин!

Катон почувствовал, что его трясет, и удивился, как это могло происходить, когда он сидел в горячем пару термы на краю утеса во дворце на Капри…

— Господин! Вставай!

Его снова встряхнуло, и на этот раз он мгновенно очнулся от сна. Он сел, моргая. Опцион Пелий стоял над ним. Была еще ночь, но Катон мог различить тревожное выражение на лице мужчины.

— Что случилось?

— Это Фламиний, господин. Он ушел.

— Ушел? Катон встал, потер лицо, пытаясь очистить разум. Он посмотрел в сторону того места, где раньше спал его раб, а затем быстро оглядел тени, окружавшие его людей, но Фламиния не было видно. — Как, черт возьми, он ушел, и часовые не заметили его?

— Темно, господин. Это было возможно, — разумно ответил Пелий. — Ребята не спали на своем посту. Я только что проверил их обоих, а когда вернулся сюда, обнаружил, что его больше нет.

Катон посмотрел на него. — Прямо сейчас? Тогда он должен быть где-то рядом.

— Он может быть. Не знаю, возможно, он ушел раньше. Я только что заметил, когда вернулся.

— Дерьмо… Сейчас мы мало что можем сделать. Если мы попытаемся найти его, мы будем блуждать в темноте, ничего не добившись.

— Да, господин.

Катон на мгновение задумался и покачал головой. «Куда, по его мнению, он идет? Если парфяне поймают его одного, скорее всего, они примут его за шпиона и казнят на месте.

— Возможно, он направляется к реке, господин. Если он перейдет и продолжит идти, он может вернуться в Иудею.

— Что случилось? — перебил их Аполлоний. Катон повернулся и увидел, что агент встал и приближается к ним.

— Фламиний исчез.

— Его схватили или он убежал?

Пелий покачал головой. — Если бы там был кто-то, ребята узнали бы о них и забили тревогу.

— В самом деле? — пробормотал Катон. — Если они не заметили, как кто-то крадется из лагеря, возможно, они пропустили кого-то, крадущегося внутрь.

— Может быть, — неохотно уступил Пелий.

— В любом случае, он ушел.

Аполлоний хрустнул костяшками пальцев. — Как ты думаешь, что он задумал?

— Откуда мне знать, во имя Плутона? — ответил Катон.

— Он твой раб.

— Я купил его на невольничьем рынке всего за пару дней до того, как мы покинули Тарс.

— Так ты понятия не имеешь, откуда он? Или кто он? Он легко мог быть шпионом.

Катон подумал об этом. «Что, если Аполлоний был прав? Что, если то, что Фламиний был на рынке, когда Катон проходил мимо, не было случайностью? В конце концов, его печальная история должна была вызвать жалость у другого солдата. Но в это было трудно поверить. Как кто-то мог знать, что Катон будет там в то время? Мысль о том, что Фламиний был размещен, чтобы спровоцировать трибуна купить его, была слишком надуманной. Предположение Аполлония было маловероятным. В любом случае, подумал Катон, агент не может ставить под сомнение других».

— Не легче, чем и ты мог бы быть, — возразил он. — В конце концов, я ничего о тебе не знал, пока нас не представил командующий Корбулон. Я до сих пор не знаю ничего значительного, и твоя уклончивость не помогает. Я не уверен, что могу доверять тебе больше, чем я могу доверять Фламинию.

— Вот только я все еще рядом с тобой, а его нет, — многозначительно сказал Аполлоний. — Мне это не нравится. Я не могу поверить, что он взбунтовался против своего положения раба и убежал, чтобы обрести свободу. Не здесь, в темноте, на вражеской территории. Даже если ему не нравится быть частью посольства, он должен знать, что у него больше шансов, оставшись с нами, чем пытаться в одиночку вернуться на римскую территорию.

— Я бы не стал на это ставить. Он ветеран. Он знает, как о себе позаботиться.

Аполлоний ненадолго посмотрел в темноту. — Мы должны его найти.

— Будь моим гостем, — сухо ответил Катон. — Ты можешь пойти за ним, если хочешь, но я не буду тратить зря свое время и время своих людей. Посмотрим, сможем ли мы его найти с первыми лучами солнца. Он не брал лошадь, поэтому далеко не уйдет. Но если мы не сможем найти его в течение первого часа дня, мы откажемся от поисков и продолжим наш путь.

Аполлоний выглядел так, как будто собирался возразить, но затем заставил себя на мгновение замолчать, прежде чем кивнул. — Хорошо, трибун. Жалко терять солдата, но, полагаю, ты к этому привык. Тогда нам лучше поспать.

Катон