пуховика. После чего молча выходит из здания. Я скачу за ней, как сайгак.

— Настя!

— До, свидания, Кирилл.

Да, бл*дь! Что за цирк!

Хватаю ее за локоть и дергаю на себя. Она резко оборачивается и, возмущенно воскликнув, обдает нас обоих паром изо рта.

На улице мороз сегодня, но ударивший в виски адреналин вперемешку со злостью почувствовать его не дают.

— Я! Довезу! — цежу сквозь зубы, — хватит вы*бываться, Настя!

Она вскидывает на меня взгляд, и тут я понимаю, что она держится из последних сил. Глаза блестят от слез, а подбородок мелко трясется.

— Ты чего? Что случилось?

— Ничего!

Продолжая удерживать ее локоть, тащу за собой к машине. Вяло сопротивляясь, Денежка все же послушно идет за мной. Открываю дверь и жду, когда она сядет на пассажирское. Затем забираю с заднего сидения свою куртку, надеваю и, ежась от холода, обхожу Ауди.

— Сейчас пару минут прогреется, и поедем, — говорю, включая под нами подогрев сидений.

Настя, зарывшись лицом в воротник, молчит. Пустым взглядом смотрит прямо перед собой.

— Что случилось? — спрашиваю осторожно, даже не надеясь на откровенность с ее стороны.

— Ничего не случилось, — проговаривает ровно.

— С Ромой все в порядке?

— Да. Он сегодня рано проснулся. Леша говорит, он уже спать хочет.

— Температура больше не поднималась?

— Нет. Все хорошо.

Все хорошо, тогда какого хрена у нее глаза на мокром месте?!

— У тебя ничего не болит?

Тихо хмыкнув, Настя поворачивает ко мне голову.

— Со мной все в порядке, Кирилл.

Я ловлю ее убитый взгляд, и меня вдруг осеняет.

— Ты из-за этого, что ли, расстроилась? — киваю на папку в ее руках, — что Ромка Греховцевым стал?

Она тоже смотрит на папку, в которой лежит новое свидетельство о рождении. Закусывает нижнюю губу и судорожно вздыхает.

Вашу ж мать, что ж так обидно-то?! Даже горло спазмом сводит.

— Настя…

— Я этого не хотела, Кир, — говорит она тихо, — это несправедливо.

— Знаешь, не самый худший вариант. Я не сноб, но с фамилией Греховцев жить ему будет проще.

— Мы бы и без твоей фамилии не пропали! — вздергивает острый подбородок.

— Не сомневаюсь, Настя.

Дергаю рычаг и с пробуксовкой выезжаю с парковки.

Отвернувшись к окну, она молчит. Я тоже, но в голове зудит мысль, от которой хочется убиться об стену.

— Это ничего не изменит, не считая того, что его не сможет усыновить никто другой.

— Ты о чем?

— Ты же не из-за этого расстроилась? Не из-за того, что хотела, чтобы он стал Рокотовым?

Глава 35

Идиот.

Я даже отвечать не собираюсь. Сцепив руки в замок, молчу всю дорогу, и он больше не пытается со мной заговорить.

— Спасибо, Кирилл, — роняю, когда машина останавливается во дворе моего дома, — до свидания.

— Я вечером зайду.

— Вечером?.. Зачем?

Держась за руль двумя руками, Греховцев смотрит на меня сощуренными глазами.

— Не знаю, как у тебя, а у меня сегодня праздник, Настя. Хочу сына поздравить.

— А, ясно.

С меня, очевидно, праздничный стол. И хочется поинтересоваться, на праздник он со своей половинкой придет или один? Но я не спрашиваю, молча закрываю дверь и ухожу.

Он действительно приходит в семь. Без Карины, но с железной дорогой, о которой Ромка так мечтал.

— Где мне хранить твои подарки, Кир? У меня закончилась квартира!

Он хитро улыбается, но вдруг переспрашивает:

— Вам здесь тесно?

— Шутка! — поднимаю ладони в обезоруживающем жесте, — это юмор, Кирилл.

Нахмурив брови и бросая на меня быстрые взгляды, он начинает раздеваться. А я задаюсь вопросом, что было бы, если б я сказала, что нам с Ромкой здесь тесно. Купил нам новую квартиру или перевез бы к себе? Я слышала, как Даша рассказывала, что у него новое жилье в элитной новостройке. Сейчас там с ним Карина живет.

— Мама, — выглянув из комнаты, любопытными глазенками Ромаш смотрит на Греховцева, — Килил плисол…

— Привет, Роман, — присев на корточки, Кир подзывает его рукой, — беги сюда.

Тот бы, может, и не согласился, но сильно уж его заинтересовала коробка у ног отца. Переставляя ножки, подбирается к нему маленькими шажочками.

— Ты выздоровел?

— Да.

— Ну, тогда у меня для тебя подарок!

— Зелезная долога?! Ула-а-а!!!

У меня сердце против воли сжимается, и пульс в висках частит. Как?.. Как я собиралась растить его без отца?! Нельзя так, ребенок-то наш ни в чем не виноват.

Но признаться, сегодня, когда я увидела в документах новое имя моего сына, внутри у меня что-то с хрустом надломилось. В груди закопошился холодный страх, ощущение потери. Словно, дав Ромке свои фамилию и отчество, он его у меня ворует. Старые обиды проснулись и подняли головы.

Вернувшись домой, я долго смотрела на новое свидетельство. Привыкала. Сейчас уже немного успокоилась, понимая, что Кирилл прав — для нас с малышом ничего не изменится.

Оставив их вдвоем собирать злосчастную дорогу, которая, судя по всему, займет половину комнаты, я ухожу на кухню включить чайник. Завариваю свежий чай и вынимаю из духовки форму с мясом по-деревенски. Праздник же…

Закончив все дела, выхожу из кухни и неожиданно становлюсь случайной свидетельницей разговора Греховцева со своей девушкой. Он стоит у входа в комнату спиной ко мне.

— Я у Ромки, Карина, я же предупреждал… Пока не знаю… в следующий раз сходим…

Голос спокойный, но нотки раздражения в нем все же прослушиваются. Когда-то он со мной говорил таким же тоном.

— Рано его пока к нам…

На этой фразе чувствую удар в грудь. Развернувшись, резко заскакиваю обратно в кухню. Мои страхи и фобии снова оживают.

Куда к нам?!.. К ним в гости?.. Думают, я соглашусь, чтобы мой сын проводил там время с ним и с… ней?!

Боже… пусть даже не мечтают! Пусть родят себе собственных!!! А мой Ромка — он… мой!

Хлебнув воды прямо из кувшина, иду в комнату. Кирилл, показывая сыну, как запустить паровоз, сидит на полу, широко расставив длинные ноги. Ромаш с широко распахнутыми глазами смотрит так, словно перед ним сказка оживает.

Ступая тихо, добираюсь до кресла и сажусь в него с ногами.

Паровозик в этот момент трогается, и комнату оглушает восторженный визг Ромки. Кирилл смеется и оборачивается ко мне. Я, застигнутая врасплох, увязаю в его взгляде и перестаю дышать.

Кислород в легких стремительно заканчивается, на фоне этого сердце в грудной клетке начинает хаотично дергаться. Кожа на лице едва не плавится.

— Мама! — верещит Ромаш, — смотли, он едет!

Выдираю у Греховцева свой взгляд и подхватываю на руки несущегося на меня сыночка. Усаживаю на колени лицом к