интервьюировала достаточное количество людей, чтобы сразу же разглядеть признаки искреннего раскаяния. Рискну предположить, Лангу просто необходимо излить душу.

— Как-то вечером я… затолкал его в багажник своей машины и поехал к тому путепроводу. Хотел просто как следует припугнуть… Но я облажался. Свесил его через бетонный барьер, а он ухитрился врезать мне кулаком… Следовало быть настороже, но я забылся. Перед глазами у меня все поплыло, и на мгновение моя хватка ослабла… Когда же я попытался перехватить его, было поздно… Он упал.

Я бросаю взгляд на Клемента. Едва заметным кивком он дает понять, что тоже верит признанию Томаса Ланга.

— А что произошло с расследованием деятельности «Клоуторна»?

— Мне сказали, что оно зашло в тупик, хотя дело закрывать не стали. Думаю, у них были подозреваемые, но улик для предъявления обвинений недоставало. Также могу предположить, что Таллиман понял, что дни его сочтены, и решил уничтожить все следы существования «Клоуторна»… Но одну вещь он, как я вижу, все-таки упустил. Как к вам попал этот блокнот?

— Неважно. Важно отыскать его владельца.

— Кем бы вы ни были и что бы вами ни двигало, боюсь, вы лишь напрасно тратите время. Таллиман — призрак.

— Нет, Томас, он вполне себе человек во плоти. И в данный момент он преследует меня.

— Преследует? Что ж, мне вас жаль. Стоит ему лишь вцепиться в кого-то — и все, спасения нет.

— Это мы еще посмотрим. Опишите мне, как он выглядит.

— Откуда же мне знать, я с ним никогда не встречался!

— Что? Как это вы с ним никогда не встречались?

— Клуб действовал под завесой полнейшей секретности. При возникновении проблемы нужно было отослать письмо на абонентский ящик и дожидаться ответа. И если помочь в этой проблеме мог какой-то другой член «Клоуторна», Таллиман организовывал встречу обеих сторон, но сам никогда не показывался. И без крайней нужды даже имен не называлось. Я сам оказывал несколько услуг, и по крайней мере в двух случаях знал их получателей лишь по инициалам, и мое полное имя никогда не раскрывалось. Установить других членов клуба было практически невозможно, поскольку Таллиман стремился гарантированно исключить возможность шантажа. Как ни забавно, но сам-то он шантажом и занимался, как это выяснилось в дальнейшем.

— Правильно ли я поняла: никого из членов клуба вы не знаете?

Дабы лишний раз подчеркнуть необходимость честного ответа, Клемент звучно хрустит костяшками.

— Все еще живых — нет, клянусь. Только Таллиману были известны полные имена всех членов. В то время как в тайну его личности, насколько я могу судить, были посвящены лишь считаные единицы.

Я встаю и смотрю на Клемента в надежде, что он уловил какую-нибудь деталь, которая позволит нам двигаться дальше. Несколько помятый бывший полицейский восполнил определенные пробелы в наших знаниях, однако лист «Клоуторна» по-прежнему остается удручающе чистым.

Великан, однако, качает головой. Что ж, в запасе у меня лишь один вопрос:

— Томас, имя Деннис Хоган вам что-нибудь говорит?

— Кое-что, да, — вздыхает он. — Вот уж у кого дурная слава.

— Дурная слава?

— Знаю я совсем немного, да и то по слухам. Так вот, согласно им, Деннис Хоган являлся одним из основателей клуба «Клоуторн», еще в конце шестидесятых.

Я-то думала, что мое мнение о собственном отце ниже некуда, но нет — разверзаются новые бездны. Что ж, по крайней мере, понятно, откуда у него взялся блокнот.

— Так.

— Хогану одному из немногих была известна подлинная личность Таллимана. Всем остальным он представлялся Алланом Тимом, но это псевдоним.

— Это я поняла.

— Судя по всему, Деннис Хоган основательно разругался с Таллиманом. Он оказался в тюрьме, когда попытался покинуть клуб.

— Нет-нет, вы путаете. Деннис Хоган вышел из клуба, потому что оказался в тюрьме за изнасилование и убийство проститутки.

Томас Ланг смотрит на меня так, будто я не поняла соль шутки.

— Не совсем так, — говорит он. — По слухам, Деннис Хоган угодил за решетку, потому что Таллиман его подставил.

19

Пожалуй, ударь меня ни с того ни с сего Клемент под дых, даже это оказалось бы менее ощутимым, нежели откровение Ланга.

— Так Хогана подставили? — уточняет великан.

— Почти наверняка. Дело кончилось тем, что ему дали восемнадцать лет. Опять-таки, если верить слухам, Хоган угрожал предать гласности деятельность «Клоуторна», в котором к тому времени состояло уже достаточно по-настоящему влиятельных людей. Кроме того, осуждение Денниса Хогана послужило действенным примером, что ожидает болтунов и нарушителей установленного порядка. Возможно, теперь вам понятнее, почему я отправился в ту поездку с Лэнсом Нитеркоттом — у меня не было выбора.

Клемент, заметив мои округлившиеся глаза, переспрашивает:

— Короче говоря, Деннис Хоган посрался с этим Таллиманом, и в итоге его упекли на восемнадцать лет?

— Так я слышал.

Я вдруг теряю всякий интерес к тому, что еще может поведать Томас Ланг.

— Мне… мне нужно идти.

Великан склоняется над бывшим полицейским и что-то рычит — надо полагать, настоятельно советует позабыть о нашем визите, — но я уже не слушаю.

Бегство из клаустрофобического коридора облегчения не приносит. Увы, я могла бы хоть в чистое поле удрать, и все равно стены продолжали бы давить на меня.

На автомате бреду по дорожке и выхожу за ворота. За неимением ничего лучшего, усаживаюсь прямо на багажник своей машины и пытаюсь осмыслить только что узнанное об отце.

Совершенно неожиданно ящик Пандоры в виде Денниса Хогана, долгие годы надежно хранивший всю мою ненависть, всю мою горечь, оказался взломанным, и содержимое разлетелось во все стороны.

— Пупсик, ты в порядке?

Поднимаю взгляд на подошедшего Клемента.

— Нет. Какое там…

Он усаживается рядом.

— Насколько понимаю, ты даже не догадывалась?

— Нет.

— Что с Лангом-то делать будем? Могу вернуться и как следует потрясти его снова, вдруг еще что расскажет.

— Не надо… Просто поедем отсюда.

— Давай-ка сюда ключи. Ты не в состоянии вести машину.

Есть ли у него страховка и права? Почем знать, да и плевать, на самом деле. Протягиваю Клементу ключи и бессильно валюсь на пассажирское место.

Отодвинув до предела водительское сиденье, Клемент усаживается за руль. Повозившись с регуляторами кресла, он поворачивает ключ зажигания и устремляет на меня взгляд своих голубых глаз:

— Хочешь поговорить — поболтаем. Хочешь посидеть и подумать — буду молчать.

После чего перекидывает через свою бочкообразную грудь ремень, и мы трогаемся.

Спустя десять минут до моего затуманенного сознания вдруг доходит, что я даже не вспомнила про навигатор. Клемента, однако, его отсутствие совершенно не смущает, и он знай себе ведет по старинке, ориентируясь по знакам.

По