– Так я и сделала, – сказала она глухо.

– И что вы сказали?

– Не хочу, чтобы она думала, будто воровать нормально.

– А почему это для вас так важно?

– Потому что… – она помахала в воздухе рукой, будто пытаясь поймать ответ. – Потому что я дура… Не знаю…

– Нет, потому что вы заботитесь о ней, – сказал я. – И она должна это понять. Достучаться до сердец других людей можно смелыми действиями и честной демонстрацией сострадания и сочувствия. Вам нужно найти ключ к ее сердцу.

Одри немного помолчала, а потом неловко пожала плечами.

Я посмотрел на Сэма.

– Мне бы очень хотелось дать вам совет получше…

– Нет, – ответил он, собирая вещи, – все в порядке. Спасибо, что нашли время с нами поговорить. Мы очень благодарны.

Одри смотрела в пол.

– Спасибо, – тихо повторила она.

Через месяц Сэм вернулся в клинику и попросил о встрече.

– Как дела у вашей дочери? – спросил я, как только мы устроились в кабинете.

– Гораздо лучше. Она последовала вашему совету.

– Неужели?

– Да, – ответил он со смешком. – Потрясающий ребенок.

Сэм рассказал мне, что его дочь никак не могла дозвониться до подруги, поэтому отправилась к ней домой и отказалась уходить, пока та не вышла из дома и не поговорила с ней.

– Не знаю, что именно она сказала, но, думаю, это было как-то связано с вашими советами. А теперь они снова подружились.

– И она больше не изгой?

Он кивнул. Я был вновь поражен смелостью Одри. Я спросил Сэма, считает ли он возврат куртки в магазин сострадательным жестом, который помог его дочери поговорить с подругой.

– Думаю, да, – сказал он. – Хочу рассказать вам занимательную историю.

Вскоре после восстановления социального положения Одри увидела, как другая ее подруга защищает новенькую девочку, над которой насмехались остальные.

– Когда Одри спросила ее, почему она это делает, то знаете, что та ответила? Она не хотела, чтобы ее друзья считали, что быть вредным хорошо. – Он потряс головой. – Представляете себе?

– Просто поразительно, – ответил и задумался, как часто люди просят других бороться за справедливость и как редко это срабатывает. Я вспомнил и о том, как Милгрэм немного изменил эксперимент. Он подговорил одного из коллег выступить в роли «участника» и отказаться бить током испытуемых. Появление нового человека со смелой и решительной позицией снизило долю участников, слепо подчинявшихся авторитету, аж до 10 %{153}. Другие люди, желающие бороться за правду, вдохновляются именно нашей приверженностью, смелостью и готовностью, как говорил Ганди, «быть тем изменением, которое мы хотим видеть». Именно тогда, когда мы сами боремся, другие хотят встать рядом с нами. И неважно, кто мы: мировой лидер вроде Ганди или четырнадцатилетняя школьница.

Независимо от того, сколько сил дает нам готовность к автономии, жизнь иногда приносит боль (как физическую, так и эмоциональную), от которой мы становимся совсем слабыми. Поэтому стойкость – способность переносить не только проблемы, но и боль, которую они вызывают.

Боль – очень интересное явление. Например, наш мозг воспринимает физическую боль не только сложно, но и противоречиво. Боль в ушибленном пальце или голове может казаться единой, но на самом деле представляет собой сумму двух разных ощущений, вызванных двумя не связанными между собой зонами мозга. Первая – задняя островковая доля (posterior insula) – отвечает за регистрацию ощущения боли (ее качества, интенсивности и т. д.). Вторая – передняя поясная кора (anterior cingulate cortex) – фиксирует неприятный характер боли. Мозг обрабатывает боль именно так – об этом говорят и результаты многочисленных экспериментов со сканированием, и пациенты с повреждениями передней поясной коры, которые чувствуют боль, но не считают ее неприятной{154}. Она их не беспокоит (интересно, что такой же эффект иногда дают наркотики{155}). Когда передняя поясная кора не функционирует нормально, человек испытывает боль, однако не испытывает эмоций. Следовательно, боль теряет мотивирующую силу.

Заключение о том, что боль и неприятные ощущения, вызываемые ею, связаны с понятными неврологическими процессами в разных участках мозга, объясняет, как один и тот же стимул может вызвать разные ощущения. Даже если физическое ощущение боли остается неизменным, аффективная реакция на нее – страдания – разнится в зависимости от нескольких факторов.

Исследования показывают, что на нашу способность переносить боль существенно влияет то, как мы интерпретируем ее смысл. Участники одного исследования сообщили, что боль, ассоциировавшаяся у них с видоизменением тканей тела, кажется им более сильной, чем другие ее виды{156}. Возможно, именно поэтому женщины оценивают боль при раковых заболеваниях как более неприятную, чем при родах, даже если интенсивность одинакова{157}. Сосредоточиваясь на пользе боли (бывает и так), мы можем снизить степень ее неприятности. Еще одно исследование показало, что женщины в процессе родов, сосредоточившиеся на необходимых для успеха действиях, считали боль в два раза менее неприятной, чем те, кто не думал, что надо делать{158}. Это справедливо даже для случаев, когда боль связана одновременно и с пользой, и с вредом. В ходе исследования, проведенного во время Второй мировой войны анестезиологом Генри Бичером, выяснилось, что 75 % солдат с серьезными ранениями – переломами и отрывом конечностей – сообщали об относительной слабости боли (даже без учета влияния лекарств), поскольку это гарантировало скорое возвращение домой{159}.