даром. А вместо этого отключу браслет насовсем, чтобы, так сказать, совместить приятное с полезным.

Конечно, первые несколько дней пришлось нелегко — дорвавшиеся до свободы молнии поначалу прямо-таки заполонили камеру, носясь как бешеные, то и дело врезаясь в защиту и выбивая из нее такие яркие искры, что я был вынужден заниматься с закрытыми глазами.

Потом они переключились на стены, после чего какое-то время в камере регулярно раздавались взрывы, басовитое гудение крохотных электрических дуг и недовольное жужжание «ос», которым так и не удалось сделать в камне приличную выбоину.

После этого они, как и ожидалось, принялись за меня, потому что больше в замкнутом пространстве доставать было некого. Но во время тренировок я был предельно сосредоточен и почти не уделял им внимания, все приставания стойко игнорировал. Порой пытался совместить обычные занятия с упражнениями на концентрацию, но без серьезных попыток прижать моих мелких засранцев к ногтю. Знал уже, что они в обычное время любят свободу, вот и не мешал им развлекаться. Просто потому, что когда это было действительно необходимо, они все-таки слушались. И уже за это я был готов давать им некоторые поблажки.

И что самое интересное, спустя несколько дней мои молнии неожиданно заинтересовались, чем же это я таким непонятным занят. Сначала просто с любопытством жужжали над головой, а также пытались садиться на руки, щекотать мне шею и совать любопытный нос под мокрую майку, которую из-за угрозы воспламенения вскоре пришлось снять.

В какой-то момент они, похоже, и вовсе решили, что это какая-то новая игра. Поэтому однажды мы начали тренироваться вместе. И теперь, когда я отступал или ставил защиту, они с писком и треском самопроизвольно объединялись в полноценный, пусть и маленький, электрический щит. Ну а когда я проводил удар, тут же сбивались в стаю вокруг моего кулака и выстреливали в невидимого противника целым сонмом коротких разрядов, при виде которых у меня мелькнула одна интересная идея.

При этом, как и раньше, они пищали, толкались, мешали одна другой, тем самым снижая силу удара. Но мне тоже стало любопытно, что получится, если показать им их настоящую силу, поэтому в один из дней я в шутку предложил им еще одну игру.

— Эй, мелкие, а слабо всем вместе напрячься и изобразить большую страшную молнию?

Мои «осы» — как дети. Само собой, им было интересно сотворить что-то новое. Поэтому во время следующей серии ударов они крутились только вокруг моих рук. Жужжали, пихались… и впрямь, как малявки в ясельной группе. Но потом о чем-то все-таки договорились и, когда я провел очередной удар, вдруг объединились, обзавелись приличной такой электрической короной и, поднатужившись, шарахнули в стену таким зарядом, что даже я от неожиданности присел.

— Ух ты блин… да вы, оказывается, круты, — пробормотал я, увидев появившуюся в стене вмятину.

Молнии от восторга тут же запищали, заискрились, заметались по камере, празднуя победу над вредным камнем. Были бы у них флажки, небось, неистово махали бы ими, а также громко дудели в рожки, всему миру сообщая, что у них наконец-то получилось.

Потом они решили, что этого недостаточно, и с радостным жужжанием полезли мне в уши, в рот и даже в нос. Но я и впрямь впечатлился, поэтому не зажлобился похвалить их вслух еще раз. После чего эйфоричные своенравные «осы» разлетались еще сильнее, но вскоре устали, блаженно осели у меня в волосах, облепили мокрый торс густым серебристым слоем. И я в таком виде и закончил тренировку, гадая, влетит мне потом за стену или нет.

Как ни странно, нет. Не влетело. Охранник, принесший в тот вечер ужин, в сторону громадной оплавленной дырищи только покосился, однако вслух ничего не сказал. На вьющиеся надо мной молнии тоже лишь зыркнул настороженно, но еду честно передал, благо для этого даже не нужно было открывать решетку.

— Осторожнее там, — буркнул он, когда я с благодарным кивком принял поднос и отошел в сторону. После чего парень, беспокойно оглядываясь, ушел, я, в свою очередь, принялся за еду, ну а мои странные молнии, которых я теперь даже по ночам в браслет не загонял, неутомимо шныряли туда-сюда, беззаботно играя и шумя, и впрямь как обычная малышня.

А буквально за день до окончания срока… по земному календарю этот день как раз попал бы на двадцать третье февраля… мне снова приснился странный сон с белобрысым мужиком, который молниями разбивает пространство. Причем и на этот раз я поначалу находился в его теле и уверенно, словно не в первый раз, делал то, о чем понятия не имел. Однако сон оказался настолько отчетливым и ярким, что поутру я решил, что это неспроста. Более того, эта мысль настолько прочно засела мне в голову, что я целый день никак не мог выкинуть ее из головы. А после ужина все-таки решил это повторить. Чем черт не шутит? Вдруг это не просто сон, а подсказка?

Собственно, я ни на что особо не надеялся. И никакое пространство, само собой, рвать не собирался. Просто хотел убедиться, что сам принцип работает и что ту фигуру-многоугольник в три-дэ формате хотя бы теоретически можно повторить.

Правда, как объяснить молниям, что именно я от них хочу, было неясно. Да, на прямое обращение они реагировали. Когда их хвалили, тоже, можно сказать, понимали. Однако как только дело касалось скучных заданий или неинтересных сложностей, они тут же разлетались и принимать хулиганить, старательно игнорируя все остальное.

Я, если честно, не до конца понял, как с ними обращаться. А когда увидел, что ничего не добьюсь, махнул на них рукой и, усевшись на кровать в позе лотоса, просто попытался припомнить, как выглядела та фиговина и что собой представляла.

Упражнения на концентрацию мне в этом сильно помогли — благодаря им, я уже давно мог держать перед внутренним взором любую фигуру, причем достаточно долгое время.

С этой, конечно, пришлось помучаться — раньше фигуры у меня были совсем простые. Однако, потратив на это больше рэйна, я все-таки разложил ее на составляющие, понял, из чего она сделана, а затем воспроизвел в уме с максимально возможной точностью и даже покрутил вокруг оси, добиваясь идеального соответствия.

Саму фигуру я, помимо сна, больше нигде