Настя, наклонившись к Коту, прошептала ему в ухо:

— Вот те два рисунка, в золоченых рамках под стеклом, достались бабушке от самого Пикассо. Так гласит семейная легенда. Написаны им в розовый период творчества. На обороте есть дарственная надпись его рукой. Но что именно там написано, не знаю. По той же семейной легенде, у Ольги в молодые годы была любовная связь с Пикассо. Позже она якобы сошлась с другим известным художником. И он подарил ей несколько картин, которые Ольга не хочет продавать ни за какие деньги. Потом у нее появился еще один художник… Как видишь, моя бабушка была довольно ветреной особой.

— Эта черта не передалась по наследству?

— Надеюсь, что нет, — засмеялась Настя. — Кстати, у бабушки есть небольшая картина самого Амедео Модильяни. Только Ольга ее никому не показывает, даже мне. С этой картиной связана какая-то тайна.

— Значит, твоя бабушка из бывших, — заключил Кот. — Старинный фарфор, эти картины, фамильные брюлики…

— Она из настоящих, не из бывших, — обиделась Настя. — И нет у нее никаких брюликов и старинного фарфора. Только эти картины.

— Значит, ты богатая наследница, — сказал Кот и сообразил, что снова ляпнул что-то не из той оперы. — То есть, я хочу сказать, долгих лет твоей Ольге.

Костян, поднявшись из-за стола, заложив руки за спину, как на тюремной прогулке, с видом знатока долго разглядывал рисунки Пикассо. Какой-то мужчина, положив локти на круглый столик, сидит на стуле с прямой спинкой и задумчиво пялится на бутылку абсента. Видимо, мужик настолько датый, что не может подняться без посторонней помощи. Но друзей рядом нет. Он ждет их и скучает.

На другом рисунке на фоне кирпичной стены изображена некрасивая женщина средних лет. Моросит дождь, темное обтягивающее платье с глубоким вырезом промокло, шляпка потеряла форму. Женщина глядит на мир тоскливыми глазами. Видимо, это проститутка. Весь день она проторчала на панели, в своем легкомысленном платье промерзла до костей, но не заработала ни сантима. Не хочется возвращаться домой и ложиться в холодную постель без ужина и стакана пунша. Но шансы заработать слишком малы.

Костян осмотрел другие рисунки, работы маслом, и подумал, что замок на двери бабкиной квартиры совсем паршивый, дешевый, такой можно открыть гнутым гвоздиком или шпилькой. Если картины, принадлежавшие Ольге, действительно написаны культовыми художниками, — это восьмое чудо света, что бабку до сих пор не обворовали. Пожалуй, любой рисунок Пикассо стоит дороже «шестисотого». И покупатели живописи найдутся без труда. Странно все это… То ли жулики в Европе совсем перевелись, то ли картины лажевые. Нет, кажется, с картинами все в порядке…

— Вам нравится? — старуха говорила громким пронзительным голосом с металлической ноткой. — Настроение передано очень точно. Не правда ли?

— Я не ценитель живописи, — заметил Костян и добавил, что настроение действительно передано хорошо. Тут спору нет. Но в окна ломится весна, а в квартире Ольги, пропахшей нафталином и пылью столетий, слишком душно, чтобы серьезно говорить об искусстве. Такие разговоры хороши на свежем воздухе.

— Хотите, я прокачу вас по Парижу, — шагнув к старухе, неожиданно для себя предложил он. — Машина внизу. Там есть кондиционер. Поэтому вам не придется глотать пыль. Мы съездим в Булонский лес, прокатимся вокруг Марсова поля, по набережным. Можно съездить на русское кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа. Маршрутов — тысяча. А потом, когда вы устанете от впечатлений, я приглашу вас в ресторан. Конечно, не в самый лучший, не туда, где столик надо заказывать за неделю. Настя поможет найти что-нибудь приличное.

— Вы хороший водитель? — нахмурилась старуха.

— Пассажиры еще не жаловались.

— Тогда поедем, — прокричала Ольга. — Хотя я не выходила из дома уже два месяца, и ноги ослабли, дойти до машины смогу. Обед в ресторане… Это лучше, чем сухое печенье с маслом. Я надену новое платье. Кажется, я сегодня помолодею лет на двадцать. Нет, на все сорок.

— На вас мужчины станут оглядываться, — пообещал Костян, чем окончательно влюбил в себя старуху. — Сегодня вы такая красивая. Как все парижанки весной.

— Я русская, — прокричала бабка. — Не парижанка.

Поздним вечером Костян остановил запыленный «мерседес» у гостиницы. Вместе с Настей поднялся на этаж. Ее номер был в самом конце коридора, перед окном, забранным решеткой.

— Ты подарил нам чудесный день и чудесный вечер, — сказала Настя. — Спасибо.

Ее лицо разрумянилось, а глаза искрились не от выпитого шампанского. Она повернулась, вставила ключ в замок, взяла Кота за руку и потянула к себе. Он в нерешительности топтался у двери, не зная, как себя вести. Он не мог сделать один шаг, переступить порог ее номера.

— Ты не хочешь зайти? — удивилась Настя.

— Я хочу зайти, и ты это знаешь, — Кот опустил глаза. — Но мне нужно срочно уезжать. Каждая минута на счету. Это долго объяснять… Короче, я должен перегнать мерс почти через всю Европу. Очень быстро. Тачку ждут люди.

— Неужели даже сейчас надо спешить? Даже сейчас?

— Не надо, — помотал головой Костян. — В том-то и дело. Не надо никуда спешить. Я не хочу, чтобы это произошло как бы на скорую руку… Наспех. На чужой кровати, в гостинице… У нас еще будет время в Москве. Будет много времени. Понимаешь?

— Стараюсь понять, — кивнула Настя.

Костян шагнул вперед, обнял девушку за плечи, поцеловал в губы долгим поцелуем. Не говоря ни слова, повернулся на каблуках, прошагав десяток метров, скрылся за дверью своего номера. Он покидал в сумку вещи, погасил свет, вышел в коридор. Никого. Из-под двери Насти выбивалась узкая полоска света. Кажется, дверь осталась приоткрытой.

Костян направился к лестнице. Через минуту он уже сидел за рулем машины, смотрел на часы: десять сорок. Он не уезжал, не заводил мотор, нервно барабаня пальцами по баранке, поглядывал на дверь гостиницы. Еще не поздно вернуться. Один час вместе с любимой девушкой. Эту роскошь он может себе позволить. Костян повернул ключ в замке зажигания, машина сорвалась с места. Костян глядел на дорогу и думал, что несколько минут назад принял правильное решение: он не остался. У этой любовной истории еще будет свое продолжение.

Сейчас, стоя в этой забегаловке у запотевшей витрины, вдыхая запах кислого пива и копченой рыбы, он жалел, что не остался тогда с Настей. Если бы все можно было переиграть, принять другое решение. Но пешки назад не ходят.

Поздним вечером на съемной квартире, когда с гулянки вернулись Килла и Рама, воцарилось некоторое оживление. Леха Килла, не умолкая, расписывал пережитые приключения. Кот сидел в углу на подстилке, подложив под спину подушки дивана, слушал трепотню Киллы и смолил сигареты, стараясь сдержать раздражение. Димон, позабыв о боли, слушал Киллу, приоткрыв рот.

— Короче, приезжаем к девчонке на хату, не к Лене, а к той, что постарше, Марине, — оживленно жестикулируя, рассказывал Килла. — Ничего такая, нормальная. Есть за что подержаться. Она с отцом живет в частном доме, в пригороде. Глушь такая, разве что волки не воют. Заваливаем в дом. Рама сразу говорит, что сюда приехал не пьянствовать и не трахаться, а время культурно провести. Я Маринке говорю: «Где у тебя водка?» А она мне: «У меня нет ни водки, ни вина. Здесь не шинок». А я в этой кафешке, ну где мы девок склеили, не добрал. Нужен хоть глоток водяры. «Ладно, — говорю. — А пиво у тебя есть?» «И пива нет», — отвечает. Ну, я разозлился, говорю: «Какого же хрена мы сюда приперлись?»