Несмотря на тяжёлый едкий жар, Максим решил, что лучшего укрытия им не подыскать. Сбросил Димину сумку возле заполненных хлебными лепёшками корзин и сказал, что нужно затаиться.

Обливаясь потом, уселись на липкий пол и приготовились ждать.

Максим представил, как Сатунтар отыщет рикшу и за каких-то сто или двести рупий узнает, где именно тот высадил странных пассажиров. Наведается сюда в сопровождении десятка индийцев. Устроит обыск. Найдёт беглецов – напуганных, взмокших и задыхающихся в печном угаре. Впрочем, Сатунтар мог обойтись без рикши: расспросить местных жителей, узнать о трёх белокожих иностранцах, столь поспешно углубившихся в хлебопекарню. Их появление не могло пройти незамеченным. И чем глубже Максим вдыхал шершавые испарения, тем крепче становились страхи.

Прошло не меньше получаса безмолвного ожидания, когда Аня вдруг прошептала ему на ухо:

– Кажется, Диме дурно. – Помолчав, добавила: – Я тоже тут долго не смогу.

Максим помедлил. Не знал, какое решение принять. Затем встал:

– Уходим.

Оказавшись на улице, они обнаружили, что небо начало пропитываться вечерней серостью. Следовало дождаться полной темноты, прежде чем в открытую расхаживать по городу, однако Максим решил больше не прятаться. Спросил у торговца тростниковым соком, где тут найти такси. Из его ломаного ответа понял, что нужно идти прямиком до большой улицы – минут десять-пятнадцать. Максим бросил торговцу десять рупий и зашагал в указанном им направлении.

На ходу, не торгуясь, купил три лёгких шарфа: два оранжевых с мантрами, стилизованным изображением Шивы и один синий с такими же мантрами и Ганешей. Набросили шарфы на плечи. Надеялись так отчасти смешаться с толпой.

Максиму всюду мерещились вишнёвый «фольксваген» и синий тюрбан сикха. В каждом крике угадывались угроза и призыв схватить беглецов. И только в подступившей ночной темноте страхи наконец ослабли.

Несмотря на заверения торговца, они не меньше получаса брели по однообразно суетливой улочке, прежде чем вышли из тесных кварталов на простор открытого проспекта. И там Максим обнаружил, что движение перекрыто.

Весь проспект, от тротуара до тротуара, был залит оранжевым шествием шиваитов. Местные жители отмечали возвращение паломников, готовились с размахом возвестить окончание долгого праздника. Оставалось ненадолго затеряться в общем веселье, а потом сесть в первое попавшееся такси из тех, что стояли на стекавшихся к проспекту улицах.

Максим уверенно повёл Шмелёвых вперёд.

Погружаться в самую гущу шествия не решились. Старались держаться ближе к тротуару.

Женщин в процессии не было. Только босоногие мужчины и юноши. На ходу, оскалившись в ликующей улыбке, они приветствовали друг друга. На тротуаре местами возвышались чёрные стены динамиков, поставленных один на другой, общей высотой в два или даже три метра. Перед ними неизменно корчились паломники – в конвульсивной, надрывной пляске. Нет лиц. Только красные выпученные глаза. Истерика полоумного счастья. В грохоте не удалось бы расслышать собственный крик. Проходя шагах в пяти от таких стен, Максим чувствовал, как вибрация рвущейся наружу музыки буквально толкает его в бок, словно порывы ураганного ветра. Сердце дрожало в такт неразборчивым песнопениям и басовым ударам. Максиму становилось дурно, а индийцы безостановочно плясали под самыми динамиками, даже руками задевали защитную сетку пульсировавших диффузоров.

Небольшими островками встречались деревянные времянки, с которых всем бесплатно разливали манговый сок и раздавали рис с овощами в одноразовых тарелках из прессованных банановых листьев.

Максима хватали за одежду, звали присоединиться к трапезе, предлагали купить кубик гашиша или пакетик марихуаны. Максим раздражённо отмахивался. Взяв Аню за руку, старался защитить её от назойливого внимания индийцев, крикнул Диме, чтобы он тоже оградил сестру. Однако вскоре осознал, что им всё равно не удастся противостоять всеобщей неистовой любвеобильности. Скользкие пальцы, перепачканные соком и чем-то ещё не менее липким, в равной степени успевали пройтись по телу как самого Максима, так и Шмелёвых. Босоногие юноши настойчиво тянулись к ним, звали не сопротивляться, пригубить их пластиковые бутылки и раствориться в иступлённом веселье. Ярко-оранжевый поток неукротимо продвигался через город в поисках освящённых статуй Шивы, перед взором которого паломники надеялись до конца истощить себя в непрекращающейся агонии счастья.

Максим заметил жёлтую машину такси. Старенький индийский «амбассадор». Заторопился к нему. Не глядя на водителя, запустил Диму на переднее сидение, к панели с пёстрой мозаикой из многоруких божеств и бородатых наставников. Потом захлопнул дверь за Аней и сел возле неё с другой стороны. Праздничное громыхание отдалилось.

– Как рука?

– Терпимо. – Аня, обессилев, положила голову Максиму на плечо.

Таксист предупредил, что придётся объезжать процессию, из-за чего любая дорога будет в два, а то и в три раза дольше обычной. Максим понимающе кивнул. Затем, поразмыслив, сказал:

– Вези в аэропорт Ченнаи.

– Ченнаи? – удивился водитель, однако спорить не стал и явно обрадовался неожиданной возможности подзаработать: им предстояло проехать не меньше ста пятидесяти километров.

– Мы едем в другой город? – тихо спросил Дима.

– В Пудучерри нас ждут. Салли теперь наверняка распорядился ловить нас по всем вокзалам и аэропортам.

– Понятно.

– Езжай! – крикнул Максим замешкавшемуся водителю, и тот, радостно закивав, повёл машину прочь от громогласного веселья.

– Может, наконец скажешь, куда мы полетим? – всё так же тихо спросил Дима.

– Теперь скажу.

Максим чувствовал, что больше нет смысла утаивать то, как ему удалось решить очередную задачку отца. Он сделал это вчера утром, когда ждал открытия банка, – сидел в уличном кафе и рассматривал иссушённые тела запряжённых в телеги рикш. Над ними возвышался рекламный плакат. «Тропический отдых на гребне волны». Максим всматривался в изображённый на плакате остров Шри-Ланка, так похожий своим контуром на каплю воды. Всматривался долго, настойчиво. Угадывал что-то знакомое, однако никак не мог понять, что именно. А когда понял, всё в одно мгновение встало на свои места – щёлкнули шестерёнки прежде застопоренного механизма, который избавился от мешавшего ему заусенца и пришёл в движение.

Подставка под глобус, как и обещал Шустов-старший, оказалась ключом. Причём двойным. Она не только открыла тайник в заброшенном доме отца. Она стала дополнительным указателем. И ведь Дима был близок к решению, часто говорил, что подставка вырезана в необычной форме: «Сергей Владимирович мог сделать её квадратной, или круглой, или треугольной. А он вырезал этакую грушу со всеми выступами и неровностями».

– Нет, Дим, – вслух сказал Максим. Поймал его взгляд в зеркале заднего вида. – Это не груша. И не капля. Это остров.