На крик рыбак оборачивается и открывает рот от изумления, при этом закидывает удочку в другую сторону, и красный мячик скачет по бетону между выловленными рыбинами.

– Какого черта? – Мужчина швыряет удочку и выдергивает дубинку из тачки.

Бежит к ней, размахивая палкой над головой.

– Кто это сделал с тобой? Где он? Помогите! Кто-нибудь! «Скорую»! Полицию!

Она утыкается лицом в Токио. Понимает, что тот уже не машет хвостом. Все это время не машет…

Законы физики: сотрясение при каждом шаге, действие равно противодействию.

Нож все еще торчит у пса из шеи. Он так глубоко вклинился ему в позвонки, что ветеринару придется извлекать его хирургическим путем, к огромному возмущению криминалистов. Именно это ее и спасло, именно поэтому убийце не удалось довести начатое до конца.

– Пожалуйста, не надо, – задыхаясь от слез, пытается произнести Кирби.

В зале «Дримерз» жарко до дурноты. И шумно. Дэн почувствовал ненависть к музыке еще до того, как музыканты начали играть. Что вообще за название – «Голый Рейган»? И с каких пор людям стала нравиться нарочитая неряшливость? Откровенно грязные, небритые парни в черных футболках и в жутком количестве толкутся возле сцены, ожидая, когда выйдут музыканты, которые наконец-то появляются, по иронии, в отличие от своих поклонников, опрятно одетые и с гитарами в руках, а также с проводами и педалями, в таком же бесконечном количестве.

Подошвы все время прилипают к полу. Он здесь усеян плевками, лужицами разного пойла и окурками. Однако это лучше, чем балкон верхнего яруса, который выложен настоящими могильными плитами, а туалет обклеен плакатами, распечатанными на ксероксе. На самом идиотском из них изображена женщина в туфлях на высоких каблуках и в противогазе. По сравнению с ней мальчики на сцене выглядят просто паиньками.

Вообще непонятно, что он здесь делает. Кирби попросила пойти с ней, потому что боялась, что будет чувствовать неловкость при встрече с Фредом. Ее первая любовь… Сомнительный комплимент, ему совершенно не хочется знакомиться с этим парнем.

Он такой молодой, этот Фред. И такой глупый. Вряд ли стоит возвращаться к своим юношеским романам, особенно если они учатся на факультете кинематографии. И тем более если они только о кино говорить и могут. Он сам об этих фильмах вообще никогда ничего не слышал. В отличие от бывшей жены, Дэн себя необразованным болваном не считает. Но молодежь быстро переходит от обсуждения элитарного кино к какой-то бредятине в рамках творческих экспериментов. Вдобавок ко всему Фред все время пытается вовлечь его в разговор, строя из себя мальчика из хорошей семьи, что нисколько не делает его действительно достойным Кирби.

– Как тебе работы Реми Бельво? – интересуется Фред. Его волосы пострижены так коротко, что лишь обрисовывают темным контуром череп. Образ завершает козлиная бородка и дурацкий пирсинг в нижней губе, который очень похож на металлический прыщ. Дэну так и хочется дотянуться до него и выдавить. – Сейчас без финансирования, застрял в Бельгии. Но его фильмы сделаны с таким пониманием. Они настоящие, жизненные.

Дэну приходит в голову, что он с не меньшим профессиональным пониманием и очень жизненно мог бы приложить сейчас бейсбольную биту кое-кому в лицо.

Слава богу, в этот момент концерт начинается, так что разговор и покушение на убийство приходится отложить. Мистер Первая любовь в порыве придурковатого энтузиазма подвигает Дэну свое пиво и с улюлюканьем двигается к сцене, расталкивая толпу.

Кирби наклоняется и что-то кричит ему в ухо. Что-то про реванш.

– ЧТО? – буквально орет в ответ Дэн. Он держит бокал с лимонадом как крест с распятием. (Само собой, напитков с низким содержанием алкоголя в этом баре не продают.)

Кирби надавливает большим пальцем на выступающий хрящик над слуховым каналом в его ухе и повторяет:

– Будем считать, что это реванш за все те матчи, на которые ты меня таскал.

– ЭТО РАБОТА!

– И это тоже, – ухмыляется довольная Кирби.

Каким-то непостижимым образом ей удалось уговорить Джима из отдела «Стиль жизни» в «Сан-Таймс», чтобы рецензию на концерт отдали ей. Дэн хмурится. Ему бы порадоваться за нее – будет писать о том, что ей действительно интересно. А он понимает, что ревнует. Не в том смысле – это было бы совсем смешно. Просто он привык, что она всегда тут. Если она начнет писать для другого отдела, он больше не сможет дозваниваться до нее в любую минуту во время поездок по стране на выездные игры, а она не будет посвящать его в детали случайных травм и статистики подач. И еще не будет сидеть на его диване, подогнув под себя ноги, и просматривать классические игры, то и дело вставляя баскетбольные или хоккейные термины, просто чтобы его позлить.

Кевин, приятель, на днях поддразнивал его:

– Что, запал на девочку?

– Да нет… Я ее жалею. Хочется защитить. По-отечески, понимаешь?

– Ааа! Ты хочешь ее спасти.

– Ты бы так не говорил, если бы знал ее.

Но даже он сам не может себе объяснить, почему именно ее лицо встает у него перед глазами, когда он по ночам пытается снять напряжение в пустой двуспальной кровати, представляя обнаженных женщин; из-за этого он сразу чувствует себя виноватым и смущается настолько, что вынужден останавливаться на полдороге. А потом все-таки начинает заново, сначала с ощущением стыда и неловкости представляя себе, что целует ее, обнимает, прижимает к себе, и ощущает ее грудь, и дотрагивается до ее языка… О, господи!

– Мне кажется, тебе нужно трахнуть ее и выкинуть из головы, – философствует Кевин.

– Нет, дело не в этом.

Но это действительно работа. Она действительно на задании редакции, а не на свидании с Фредом. Просто так случилось, что придурковатый щеголек сейчас в городе, и это самое удобное для Кирби время, чтобы встретиться с ним. Можно расслабиться и наслаждаться жизнью. Если, конечно, он не умрет от звукового насилия со стороны, с позволения сказать, музыкального коллектива.

Появляется очень привлекательная рыжеволосая официантка с татуировками на обеих руках и обильным пирсингом в разных местах – приносит порцию тортильи.

– Я не буду, – кричит ему в ухо Кирби, повторив свой трюк с хрящиком в ухе. «Козелок, – вдруг как-то радостно вспоминает Дэн. – Так называется этот маленький выступающий хрящик в ушной раковине». – Кухня тут неважная.

– Как ты поняла, что я не клюну на официантку?

– Элементарно. На ней пирсинга больше, чем на международном симпозиуме степлеров.

– Ты права, меня это не заводит.

Он вдруг осознает, что у него не было секса уже – сейчас, надо подсчитать – четырнадцать месяцев. Это было свидание вслепую с Эбби, управляющей рестораном. И прошло нормально. По крайней мере он так думал, но она не ответила ни на один его звонок. Тысячу раз он прокручивал в голове все, что тогда произошло. Скрупулезно проанализировал каждое сказанное слово, потому что насчет секса у него не было сомнений – он действительно прошел хорошо. Может, он слишком много говорил о Беатрис? Ведь после развода прошло мало времени. Казалось бы, свобода… А еще казалось, что многочисленные разъезды и командировки предоставят ему массу возможностей, а на деле в жизни женщинам нравится, когда за ними ухаживают, когда их добиваются, и быть одиноким намного труднее, чем он помнит.