– Да, – признался я. – Только ты не бойся.

Когда я вынул из кармана коробочку и высыпал кучку капсюлей в ладонь, она напугалась еще сильнее и, видимо, поняла – шакалов много.

– Они нас порвут. – Танечка жалобно вытерла кулачком слезы.

– Успокойся. – Я уже знал, как говорят командиры, потому что мой отец был командиром военных летчиков. Теперь командиром стал я, хоть никто меня и не назначал, как-то само назначилось.

– Надо возвращаться к воде, в воду они не пойдут. Понятно? А Ксюша знает, где мы, после обеда она кого-нибудь приведет.

Разумность моих доводов успокоила Танечку, и мы быстро двинулись обратно. Уже потом, намного позже, я узнал, что другие дети в таких случаях бегут, но мы точно знали, что бежать нельзя – жара, сыпучий песок и беспощадное солнце вымотали бы нас меньше чем за минуту. А вот шакалы могли бежать и по песку, и в жару, они родились и выросли в этой пустыне.

Они догнали нас очень быстро, обошли с двух сторон и тявкали, а еще трое нагло подпирали сзади. Я зарядил капсюль и выстрелил, взвел курок, выдул из лунки отстрелянный колпачок, быстро вставил новый и выстрелил снова. Грохот получился внушительный, и задняя тройка отстала, а те, что бежали справа, отсекая нас от ложбины, обошли бархан с другой стороны.

– Надо правее!

Я не мог помочь Танечке, потому что обе руки у меня были заняты – в одной рукоять пистолета, а в другой целая горсть драгоценных боеприпасов. Если уронить их в песок, достать будет уже невозможно.

Пришлось снова перезарядить пистолет и держать его со взведенным курком. Отец меня за это ругал, говорил, что пружина садится, но в тот момент это не имело значения.

Мы круто повернули вправо, и шакалы, почуяв воду, осмелели. Один подскочил совсем близко, оскалил желтые клыки и тявкнул на Танечку. Я тут же выстрелил ему в морду, он взвизгнул, присел на задние лапы и кубарем покатился в сторону.

Получилось хорошо – через брешь в стае мы направились прямо в сторону озера. Но шакалы, видимо, были очень голодные, иначе давно бы отстали и тявкали издалека. И вообще странные были шакалы – обычно они гораздо больше боятся выстрелов, потому что арабы часто бьют их из охотничьих ружей. А эти боялись лишь громкого звука и, когда поняли, что опасности нет, стали нагло бросаться на нас.

Я стрелял, но капсюли быстро кончились, и мне пришлось высыпать из коробки последнюю горсть.

Нас все-таки оттеснили далеко в сторону, и мы устали идти таким быстрым шагом. И еще мы вспотели, а это на жаре самое страшное – начинается сухость во рту и свист в голове.

– Я больше не могу, – прошептала Танечка, опускаясь на корточки.

Я перезарядил пистолет.

– Мы уже потеряли озеро, теперь я его не найду, – добавила она и заплакала.

Один из шакалов бросился на нее, целя в лицо, но я успел выставить левую руку, и он вцепился в кисть. Я вскрикнул и выстрелил ему прямо в глаз, зная, как шарахает из ствола пламенем. Глаз тут же превратился в кровавую кашу, зверь разжал зубы, дико завизжал и, поджав хвост, бросился наутек. Остальные стали рычать и бегать кругами.

Рука у меня была разодрана и дико болела, словно ее вспороли осколком стекла. Я увидел кровь и заорал от страха, рассыпав по песку пластиковые колпачки капсюлей.

– Это же твои патроны! – крикнула мне в самое ухо Танечка. – Ты трус!

Она ухватила горсть песка и бросила в морду прыгнувшему на нее шакалу. Тот взвизгнул и завертелся волчком.

– Подбирай! – снова крикнула Танечка, и я понял, что перестал быть командиром.

Рука болела, пальцы двигались плохо. Мне было страшно, но за Танечку я боялся еще сильнее. Пришлось собирать капсюли.

Когда отец купил мне пистолет, то строго-настрого велел никогда, ни при каких обстоятельствах не насыпать в ствол песок. Объяснил, что его может разорвать и мне выбьет глаз. Но после предыдущего выстрела я понял, что он боялся другого.

Большинство капсюлей безвозвратно затерялись в песке, и я сумел отсеять всего пять штук. Танечка в это время швырялась песком, и шакалы не знали, как к ней подступиться. Но потом придумали – они ведь очень умные звери. Как собаки, только гораздо хитрее.

Я зарядил капсюль и высыпал в ствол немного песка. Как раз в этот момент один из шакалов прыгнул, отвернув морду от Танечкиного броска. Я вмялся коленями в раскаленный песок и выстрелил ему в голову. Белесый фонтанчик молнией вырвался из ствола и снес зверю здоровенный клок шкуры вместе с ухом. Шакал прерывисто завизжал, упал на спину и подставил мне брюхо. Я вскочил и пнул его изо всех сил, а когда он, скуля, отполз в сторону, снова зарядил пистолет.

– Подходите, гады! Русские не сдаются! – выкрикнул я фразу из фильма, который показывали в воинской части.

Рука у меня дрожала так, что ствол размазывался в глазах, из него сыпалась тонкая струйка песка.

Шакалы сели. Их стало меньше, они потеряли двоих ранеными и теперь не знали, что делать. Я не стал ждать, когда кто-то из них прыгнет. Я сделал несколько шагов им навстречу и выстрелил первым, но промахнулся.

Однако звериный инстинкт наконец подсказал шакалам, что с нами связываться слишком дорого. Они встали, тявкнули несколько раз и отбежали достаточно далеко. Там они снова расселись и принялись обнюхивать пострадавших.

– Мы не найдем озеро, – уверенно заявила Танечка. – Я совсем потерялась.

– Глупости. – Я не знал, что делать с покусанной рукой, а кровь текла сильно. – Пойдем обратно и все найдем.

Вернувшись на километр, мы поняли, что заблудились окончательно. Я уже двигался с огромным трудом, у меня высохли губы, а в глазах прыгали жирные черные мухи. Потом появились настоящие мухи, только не черные, а зеленые. Они садились мне на руку и жадно лизали кровь. Танечка их отгоняла, но они садились снова и снова.

– Надо перевязать, – сказала она. – Снимай шорты.

Я снял. Она разорвала их и перевязала мне руку. Ткань сразу пропиталась кровью и присохла к руке.

Мы еще пытались бродить кругами, но уже не далеко. Шакалы снова приблизились. Я хотел выстрелить, но пистолет заело из-за песка, я попробовал его прочистить и сломал спусковой крючок.

– Нас съедят, – всхлипнула Танечка. Подумала и добавила: – Но можно помолиться богу. Может, он помогает?

– Мама говорит, что бога в Советской стране нет.

– А моя говорит, что об этом нельзя говорить другим людям, но он сидит на небе и помогает, если молятся.

– А ты умеешь молиться? – поинтересовался я.

– Нет, – созналась Танечка. – Но может, его просто попросить? Он поймет, что нас не учили молиться, и поможет так.

Мне затея не нравилась.

– Надо стать на колени, – все же посоветовал я.

– На коленях молятся арабы, – с сомнением вздохнула она. – Кажется, у них другой бог.