На воскресенье Заречный запланировал несколько посещений актеров, тех, которые живут недалеко друг от друга. Во-первых, экономия времени, во-вторых, они все принимали участие в спектакле. Яна категорически отказалась сидеть одна дома, собрала учебники и залезла в машину к Толику, намереваясь заниматься прямо на колесах. Степа решил, что Янка и так обделена его вниманием, поэтому возражать не стал.

Первым в списке стоял Евгений Кандыков.

Дверь открыла его жена – кудряшка с бюстом. Встретила Степу как давнего знакомого, пригласила в дом, не отличающийся богатством, но с претензией на достаток. Во всяком случае, ковров у Кандыковых было в избытке. Очевидно, коллекция пылесборников для них и представляет ценность или престиж.

Кандыков Евгений возлежал в спортивном костюме на диване, а в кресле сидела неизвестная Степе особа лет сорока. Мягкая мебель тоже была покрыта коврами. На коленях особы покоилась папка с множеством бумаг, в руках она держала несколько листов и авторучку. Кандыков узнал Степана, тяжело поднялся, поздоровался и представил особу:

– Люся Сюкина, моя коллега.

Вот и Люся. Значит, театральные заговорщики в сборе. Евгений важный, не просто важный, а раздутый как индюк. Вблизи он поразил Степана своими параметрами – необъятная гора. Люся казалась вертлявой. Может, это из-за того, что она постоянно и дежурно улыбалась, вертя головкой, возможно, из-за быстрой речи – Люся успела обрушить на Степана новости про погоду, магнитные бури и как они влияют на организм. Тут же рассказала о чудодейственных биологических добавках, которые принимает, оттого еще держится в форме. И все это за время, пока Заречный устраивался в кресле. Кандыков бесцеремонно перебил:

– Хватит болтать. Вы пришли по поводу Ушаковых?

– В общем-то да, – сознался Степа. Он предпочел бы опросить всех по отдельности, да, видно, делать нечего. – Мне бы хотелось знать обстановку в театре.

Кандыков достал из секретера внушительную пачку газет и по одной протягивал Степану:

– Обстановка? Вот, читайте. Одни заголовки чего стоят: «Театр абсурда», «Противостояние в театре». «Кто на новенького?» – эта статья в защиту нашей директрисы. А вот: «Три слепые мышки». Мышки – это зачинщики, – пояснил Кандыков и продолжил подавать Степе раскрытые газеты, да с таким видом, словно это Заречный накатал пасквили. – «Эту песню не уволишь, не убьешь». И так далее. Вот, вот и вот. На нас обрушилась вся пресса. Одна журналистка вступилась, призывала вспомнить, что гонимые актеры любимцы публики, но ее голос остался гласом вопиющего в пустыне, а потом и вовсе заклевали.

– Вы тоже были гонимым? – осведомился Степа.

– Поначалу да... – за сим последовала пауза. Степа приподнял брови, означающие: а потом? Кандыков в сердцах махнул рукой. – А потом плюнул на все.

«Сдался в плен», – припомнил Степа выражение Марины Дмитриевны и обратился к Люсе, сидевшей как на иголках:

– И вы были гонимой?

– Я сейчас гонимая, – ответила та, точно слыть гонимой большое преимущество. – То, что случилось, позор, но и закономерность.

– Значит, у вас есть предположения, кто...

– Нет, предположений у меня нет, – торопливо перебила его Люся. У нее были круглые, как у филина, глаза. Несмотря на это, она их еще больше округляла. – Или так: я могу предполагать, это мое право, но не берусь утверждать. Надо исходить из того, кому это выгодно, правильно? А выгодно Юлиану Швецу и директрисе. Между ними и Ушаковыми возникло огромное противостояние.

Раз Кандыков и Сюкина тайно договаривались дружить против директрисы, закономерно, что сейчас начнут сбрасывать на нее отравления. Скучновато стало. Степа покосился на кудряшку с бюстом, стоявшую у тяжелой шторы, которая закрывала вход в смежную комнату. Неласково она смотрела на Люсю...

– А вам не кажется, что, когда все знают о противостоянии, совершать такие преступления неразумно? – осторожно спросил он Люсю.

– Я не говорю, что она или он собственной рукой... хм, – многозначительно хмыкнула Люся. – У них полно лизоблюдов в театре. Например, Подсолнух. Что он делал у реквизиторского стола во втором акте?

– Люся, – пробасил Кандыков недовольно, – Сенька мог свой реквизит искать.

– Я спектакль наизусть знаю, – слова из Люси вылетали, как пули из пулемета. – Я на всех репетициях сидела. И записывала в тетрадь, кто и что берет, поэтому все знаю. И потом, этому барину реквизит в ручки дают, ты, Женя, забыл?

– А вы, Люся, тоже были заняты в спектакле? Я что-то вас не помню... – прикинулся Степа.

– Я не играю в этом спектакле, но смотрю часто. Актер должен следить, куда движется спектакль, это его профессиональная учеба. Я посмотрела первый акт, второй не стала смотреть, потому что спектакль шел плохо.

– Спектакль шел нормально, – возразил Кандыков.

– Что же вы делали после? – вот теперь диалог представлял интерес для Степы. – Раз вы видели Подсолнуха у стола, значит, находились где-то поблизости?

– Да. Я разговаривала с Анной Лозовской. Скажу по секрету – об этом еще никто не знает, – Ушаков ушел от нее, вернулся к жене, Аннушка очень переживала. Я случайно это узнала. В доме Ушаковых живет моя знакомая, она заведует детской библиотекой. Мы готовим сценарий «Осень в произведениях русских поэтов», я буду ведущей. На днях я пришла к ней, мы поработали, а ушла я поздно. Когда очутилась на улице, смотрю – Ушаков входит в подъезд. Странным мне это показалось. Анна несколько дней ходила как в воду опущенная. Ну а на спектакле во втором акте я с ней разговорилась, утешала.

– Анна тоже видела Подсолнуха у стола?

– Кажется нет, – вздохнула Люся. – Она в жутчайшем состоянии была. Виталик ее соблазнил, переехал к ней, а потом бросил, практически ничего не объясняя. Когда я стала с ней говорить на эту тему, Аня расплакалась. Мы за задником стояли. Потом я решила принести ей воды и валерьянки – у меня в гримерке всегда лежат лекарства, – тогда и увидела Сеню. А потом, когда обнаружилось... ну, что Ушаковы... с Анной истерика случилась, а я находилась неотлучно с ней в подсобке, там никого не было.

– Что такое подсобка?

– Помещение за сценой, там хранятся декорации идущих спектаклей.

– Так, – протянул Степа. Вот уже пошли более конкретные факты, а не эфемерные обвинения. – А какая выгода Подсолнуху убрать коллег?

– О! – всплеснула руками Люся. – Еще какая! Нас каждый день пугают, что театр закроют, куда тогда идти, что делать? Большинство уже близки к пенсионному возрасту, таких не берут на работу. А Сеня с Юликом спят и видят избавиться от Эпохи. Швец хочет в кресло директора, а Подсолнух в кресло Юлика. Но на самом деле Сенька метит в кресло директора, об этом все знают. Любое неординарное событие очень подходит для этой цели. Виновата Эпоха или не виновата, а после такого скандала ее обязаны снять с поста директора. Вот тогда пойдет драчка.