— Это еще одно доказательство расположения к нему короля.

— Но мальчик совсем еще мал…

— Какой мальчик? А, Кантор… он, кажется, и сам не прочь поехать с Вивонном. Что тут удивительного — Вивонн будет баловать его.

— Я боюсь, что он насмотрится вещей, которые испортят его.

Филипп хмыкнул. Он протянул к ней руки, растопырив пальцы.

— Что вы скажете о моих кольцах? Они превосходны, а?

— Да, пожалуй. А вот этот камешек на мизинце особенно нежен.

— Вы правы.

Вдруг он снял все кольца и разложил обратно по ларцам. Затем вызвал лакея и приказал ему позвать сюда Кантора. Когда вошел Кантор, Анжелика и Филипп сидели молча, глядя друг на друга. Кантор только что вернулся с урока верховой езды, и только поэтому с ним не было его неизменной гитары.

— Ну, сударь, — шутливо сказал Филипп, — у вас такой вид, будто вы собрались на войну.

Лицо мальчика засветилось.

— Так месье де Вивонн рассказал вам о наших планах? — воскликнул он.

— Я вижу, эти планы вам нравятся? — заметил Филипп.

— О сударь, сражаться с турками! Это же замечательно!

— Полегче, мой мальчик. Турки — это не свечки, о которых вы распеваете в своих прелестных песенках.

— Я хочу поехать с Вивонном вовсе не для того, чтобы петь. Мне хочется путешествовать. Я долго думал об этом и очень хочу отправиться в море.

Анжелика вздрогнула. Она как бы вновь увидела своего брата Жосслена, его горящие глаза и услышала шепот:

«Я еду за море — решено!» Сколько же прошло времени с тех пор, как они расстались?

В глазах Кантора светилась решимость. Он знал, чего хочет. Филипп положил руку на голову Кантора:

— Нам с твоей матерью предстоит решить твою судьбу. Не многим мальчикам в твоем возрасте выпадает доля услышать гром пушек. Ты должен быть храбрым.

— Я храбрый! Я ничего не боюсь!

— Это мы проверим, а потом сообщим тебе о решении. Мальчик поклонился отчиму и вышел, полный чувства собственного достоинства.

Маркиз взял из рук Ла-Виолетта бархатную шляпу и сдунул с нее пылинку.

— Я повидаюсь с месье де Вивонном и выясню его намерения относительно мальчика.

Он поцеловал ей руку.

— Я должен покинуть вас, сударыня. Король зовет меня.

***

После этого разговора Анжелика придирчиво осматривала дом, ибо в отеле дю Плесси должно было собраться высшее парижское общество. Ожидалось прибытие короля.

Она как раз осматривала большую залу, когда вошел Филипп, намеревавшийся взять украшения, которые хранились в одном из многочисленных ящиков бюро.

— Филипп, я очень встревожена. Меня просто угнетает мысль о том, что придется принимать здесь гостей. Я ничего не имею против ваших предков, но, пожалуй, трудно отыскать более старомодный дом, чем ваш.

— Вы недовольны комнатами?

— Нет, они превосходны.

— Их перестройка стоила мне кучу денег. Мне пришлось продать лошадей.

— И это вы сделали для меня?

— Не дразните меня, — сказал Филипп. — Ваше неотразимое очарование уже влечет меня к вам, и я чувствую себя, как кролик перед удавом.

Она рассмеялась и положила голову на плечо Филиппа. Он испытывал неодолимое желание поцеловать ее, но не сделал этого. Он обнял ее за талию, дыхание его стало прерывистым.

— Для вас труднее всего переносить мое безразличное отношение к вам? Не так ли? У меня создалось такое впечатление, что наши встречи вызывали у вас отвращение ко мне, если не ненависть.

Анжелика опять засмеялась. Вдруг она почувствовала, как жадные руки Филиппа потянулись к ее груди. Он выругался, но она снова рассмеялась в ответ. Наклонившись, он впился поцелуем в ее шею.

— Вы прекрасны… самая совершенная женщина, — шептал он. — А я просто грубый солдафон.

— Филипп! — она в изумлении посмотрела на него. — Вы не правы. Злой, жестокий, бесчеловечный — да, но вовсе не грубый. Тут я никогда не соглашусь с вами. К несчастью, вы не дали мне возможности узнать вас хоть немного как любовника, которым вы можете быть.

— Другие женщины осуждали меня за это же. Быть может, я просто дурачил их. Женщинам кажется, что мужчина с внешностью Аполлона способен на сверхъестественное…

Анжелика смеялась все громче. Только что они ссорились, и вот уже пальцы Филиппа ищут застежку ее корсажа.

— Осторожнее, Филипп, ради всего святого. Вы порвете ее, а ее алмазная отделка обошлась мне в двести тысяч экю. Можно подумать, что вам не приходилось раздевать женщин.

— Глупая предосторожность! Ведь все, что нужно, — это просто задрать юбку.

Она прижала палец к его губам.

— Не будьте грубым, Филипп. Вы ничего не понимаете в любви и не знаете, каким бывает наслаждение.

— Так научите меня. Покажите, что делает женщина, когда в любовники ей достается мужчина, прекрасный, как бог!

В его голосе звучала горечь.

Она повисла у него на шее. Ноги ее подкашивались. Он осторожно положил ее прямо на пушистый ворс теплого ковра.

— Филипп… Филипп, — бормотала она, — неужели вы полагаете, что это подходящее место для такого урока?

— А почему бы и нет?

— Прямо на ковре?

— Да, на ковре. Солдатом я был, солдатом и останусь. Если я не могу обладать собственной женой в собственном доме, то на что же я тогда вообще способен?

— А если кто-нибудь войдет?

— Ну и что?! Я хочу вас! Я чувствую, что вы готовы принять меня. Ваши глаза блестят, как звезды, ваши губы влажны…

Он видел, как ее лицо осветилось внезапной радостью.

— Теперь, моя маленькая кузина, мы будем играть в более интересную игру, чем в ранней юности.

Анжелика издала стон, отдаваясь на милость победителя. Она была не в состоянии сопротивляться зову плоти. Напротив, она только приветствовала его.

— Не спешите, любовь моя… — шептала она. — Дайте время прийти в себя!

Он страстно обнял ее и как будто впервые осознал, что перед ним находится женщина. Она медленно закрыла глаза, отдаваясь своей любовной мечте. Неповиновение, которое он так часто видел на ее искривленном рте, куда-то спряталось. Губы ее полуоткрылись, дыхание участилось. Они уже не были врагами. Он нежно изучал ее, и его охватила дрожь открытия, ибо он понял, что оно ведет к еще непознанным тайнам.

Восхищение и надежда ширились в нем по мере того, как чувственность ее возрастала. Приближался миг их перехода в мир наслаждений.

Его мужское достоинство возрастало и укреплялось в нем по мере того, как он шел к цели, которая и не думала уходить от него. Он думал о том, как она унижала его прежде, и что он никогда и никого не ненавидел больше, чем ее. Но теперь он смотрел на нее, и сердце его билось с новой силой. Где же теперь та молодая женщина, что бросила ему когда-то вызов?