— Я и не знала… — заговорила потрясенная Зигрид сдавленным голосом, — не знала, что превращение бывает и в обратную сторону. Я думала, что после контакта с местной водой становишься рыбой раз и навсегда.

Алмоанец посмотрел на нее широко раскрытыми глазами. Он прерывисто дышал, пот выступил на его коже. Юноша дотронулся до горла, открыл рот, но смог издать лишь едва слышный стон.

«Крик рыбы», — мелькнуло у Зигрид. Означает ли это, что юноша — немой? Или потеря голоса — последствие превращения? А может, народ, к которому незнакомец принадлежит, не использовал речевое общение?

«Он слишком долго не разговаривал, — решила дозорная, — его голосовые связки атрофировались».

Девушка нервничала и задыхалась в своем резиновом комбинезоне. Не подумав о том, что под латексным покрытием на ней только белье, Зигрид сняла гидрокостюм. Вышедший из морских глубин юноша посмотрел на ее белую кожу с интересом, его брови поднялись, а рот приоткрылся. Он лежал скрюченный, словно не мог больше управлять своими конечностями.

«Ну да, парень же был рыбой, — поняла Зигрид. — Ему надо вновь научиться ходить. Он, наверное, не сможет встать, даже если и захочет…»

Алмоанец жестом попросил ее приблизиться. Затем высунул язык и смочил слюной кончик указательного пальца.

Зигрид предположила, что это ритуал приветствия, и решила сделать так же, чтобы не обижать юношу. Она помнила наизусть учебник, посвященный первым контактам с местным населением чужих планет, и знала, что нельзя недооценивать важность обмена знаками. Поэтому послушно подошла, доброжелательно улыбаясь.

Молодой человек протянул руку и коснулся влажным пальцем лба дозорной. Его жест был очень мягким, но слюна выжгла между бровей Зигрид огненное пятно, которое и горело, и одновременно было холодным. Девушка вскрикнула, начала задыхаться, упала на спину, словно эпилептик во время приступа.

В ту же секунду невероятные образы взорвались в ее голове. Они мерцали, переливались. Синие, красные, желтые краски были словно живыми и причиняли боль. Это уже были не просто цвета, а чувства, идеи. Остатками сознания Зигрид понимала, что ее не отравили, тут нечто другое… нечто еще более странное.

«Передача информации на химическом уровне, — словно прошептала та часть мозга, которая старалась продолжать мыслить здраво. — Слюна содержит информацию в жидком виде. Без паники! Надо сохранять спокойствие!»

Ослепленные вспышками глаза Зигрид не видели больше отсека, иное зрелище наложилось на металлические очертания стен подводной лодки. Глазами незнакомца она видела сцены из прошлого.

К ставню была прикреплена клетка. Небольшая железная клетка, в которой сидела птица с желтым оперением, канарейка. Крошечная птичка пронзительно чирикала и прыгала по жердочке. Ей было страшно. Страшно из-за глухого шума, поднимавшегося из центра вселенной.

Зигрид закричала, разом почувствовав весь ужас надвигающейся катастрофы. Услышала, как трескается земля, почувствовала, как континент содрогается под ее ногами. Дом шатался, словно катился с горки. Она уцепилась за подоконник и увидела, как другой конец улицы погрузился в морскую пучину, точно корма корабля, попавшего в бурю. Весь квартал стал падать в море. Наползающая морская волна смывала асфальт, пенистая вода с водорослями затекала в подъезды, разбивала витрины. При контакте с нею цветы в скверах мгновенно превращались в водоросли, а деревья — в кораллы. Все живое претерпевало метаморфозу. Кошки, собаки превращались в рыб, даже не успев издать последний жалобный вой.

Зигрид поспешила отойти от окна. Но волна с рокотом уже устремилась в холл здания, и консьержка, захваченная врасплох на лестнице с метлой в руке, превратилась в русалку. А пленница-канарейка еще прыгала с жердочки на жердочку. С булькающими звуками дом проваливался в пучину. Морская пена превратила перья канарейки в ярко-синюю чешую, и в мгновение ока в клетке оказалась не птица, а оцепеневшая синяя рыбка…

Зигрид было тяжело дышать. Каждое новое видение было дополнительной стреляющей болью, вонзающейся, словно игла, в ее мозг. Она вдруг поняла, что молодой человек ввел ей свои собственные воспоминания, как змея впрыскивает яд. Девушка видела все происходящее своими собственными глазами; ее нервные окончания чувствовали то, что юноша чувствовал кожей в момент драмы. Вот она ощутила прикосновение воды к своему телу и стала задыхаться, когда соленая пена попала в ее легкие…

— Хватит! — закричала Зигрид и повернулась на бок.

Ладонь алмоанца легла ей на лоб, успокаивая, давая понять, что надо подчиниться. Девушка на время потеряла сознание от ужаса предстоящего превращения. Передышка продолжалась две минуты. Когда Зигрид пришла в себя, химическое послание продолжало раскручиваться перед ней. В ней.

Оно говорило, что здешний океан — вне времени. При контакте с ним наступает «жидкое бессмертие». Достаточно окунуться в морскую воду, чтобы избежать старения. И нет необходимости в пище. На планете Алмоа любое тело, погруженное в соленую воду, в ту же секунду перестает подчиняться обычным законам биологии.

— Так вот в чем дело… — прошептала Зигрид, вспомнив, что дома выглядели как новенькие. — Вот почему книги не размокли.

«Да, — сказал ей голос, прозвучавший в ее мозгу. — Вода — это остановившееся время. В ней можно плавать тысячу лет, но и на день не постареешь. Все процессы разрушения останавливаются, возраст больше не воздействует на тело».

— Значит, рыбы вечны? — пробормотала Зигрид.

Никто ей не ответил, но ответ тут же возник в ее сознании, словно вытекал из ее собственных размышлений. Да, рыбы оставались такими же, как в первый день превращения. В том-то и был главный закон океана: потеря человеческой внешности сочеталась с невозможностью умереть.

Зигрид упала на металлический пол отсека. Голова ее была тяжелой.

Теперь она видела себя в виде рыбы, живой торпеды, рассекающей воду с головокружительной скоростью. Невероятный восторг охватил ее, радость от обладания телом, имеющим необыкновенные возможности. Она ныряла на самую глубину, плавала на спине, кувыркалась в подводных течениях. Ее плавники разрезали воду, оставляя за собой длинный след из серебристых пузырьков. Вопреки тому, что Зигрид думала раньше, быть рыбой вовсе не пытка. Это чудесно!

«Ты ошибаешься, — прошептал в ее сознании голос, чуть хриплый и с небольшим акцентом. — Быть рыбой — значит быть глупым, неспособным мыслить, быть лишь телом, удовлетворяясь примитивными ощущениями».

Голос рассказывал о проклятии животного состояния, о притуплении разума, о мозге, способности к самопознанию которого затухают одна за другой.

Плавая в океане, рыбы забывали, кто был мужчиной, кто женщиной. Им казалось, что они всегда были рыбами. Постепенно воспоминания о предыдущей жизни стирались. Главная ловушка океана захлопывалась. И тогда человек и вправду становился животным.

«Некоторые борются, чтобы мысленно оставаться людьми, — объяснял голос, — и день за днем повторяют: „Я не рыба. Меня зовут Эксиус Этан, я — алмоанец…“ Но в конце концов смысл слов перестает доходить до них, и они повторяют эту фразу, как может повторять попугай, не понимая ее значения».