Хирка чувствовала, как её переполняют энергия, звуки и запахи. Казалось, раньше она не жила по-настоящему. Всю дорогу домой она проделала бегом. Она должна рассказать папе, что у неё получилось слиться с Потоком. Что всё в порядке.

Конечно, она не может рассказать ему всю правду. Например, что не в состоянии сливаться сама, а нуждается в помощи Римера. Этого отцу будет мало. Он перепугался после визита Рамойи, но она его переубедит. Хирка может описать свои ощущения в мельчайших деталях. Любой, кто услышит рассказ, не усомнится в её способности сливаться с Потоком.

Хирка запыхалась, пока взбиралась на последний холм. Она вспомнила, как мало сегодня спала. Куро уселся на крышу хижины и оглядывал Эльверуа, как будто владел этими местами. Хирка разделяла его чувство. Она одним прыжком преодолела крыльцо и ворвалась в дом.

– Папа!

Его не было. Она заметила, что из-за занавески торчит колесо стула. Он что, спит? Посреди дня? Когда у неё такие важные новости? Хирка резко отдёрнула занавеску и мгновенно поняла, что что-то не так. Она упала на колени рядом с кроватью. Отец не шевелился. У неё началась паника. Сердце ползло вверх по горлу, словно хотело вырваться наружу. Всё не так, как должно быть.

– Папа! – Хирка потрясла его, и его глаза невообразимо медленно открылись. Она боялась дышать.

– Папа…

Отец попытался улыбнуться, но смог только приподнять уголки губ. Что он наделал? Ведь теперь всё в порядке!

– Папа, я могу сливаться с Потоком! – Хирка слышала, что её голос срывается, но продолжала говорить. Она схватила обмякшую руку отца. Холодная.

– Теперь уезжай…

– Я не вру, папа! Я могу сливаться!

– Это хорошо… Хирка, – снисходительно произнёс он. С остановками.

Комната скрылась в тумане, и лицо отца стало похожим на призраков, которых она видела во сне на Пике Волка.

– Я могу сливаться.

Рука отца больше не отвечала на её прикосновение. Он не сжимал её ладонь.

– Я могу сливаться…

Но её никто не слышал. Она обнимала папину руку, но там, где раньше была жизнь, теперь была лишь смерть.

* * *

В комнате стало прохладно. Лето прошло. Надо подбросить дров в очаг. Хирка посмотрела на отца, но он не мог ничего сделать. Не в этот раз. И не в следующий. Отец больше никогда не принесёт дров. Но он не должен замёрзнуть из-за этого.

Хирка поднялась, ноги едва слушались. Она прошла мимо занавески, отделяющей маленькую гостиную, которая показалась ей темнее, чем обычно. Хирка подумала о том, как узнала, что она – человек. И о следующем утре, пока не вспомнила вчерашний вечер. Какое-то короткое мгновение всё было так прекрасно и далеко. До тех пор, пока она не вернулась в реальность. Так будет и сейчас. Если ей когда-нибудь удастся заснуть, она проснётся в новом кошмаре. И так будет всегда.

Хирка подняла два полена, осторожно, как будто боялась разбудить папу. С улицы послышались протяжные призывные крики ночестона. Уже поздно. Может быть, отец просто спит? Вот как должно быть. Только бы он не замёрз сегодня ночью, и тогда он проснётся завтра утром, пересядет на свой стул на колёсах и начнёт день. Он рассыплет муку по всей гостиной и будет стирать рукой пот с головы, издавая при этом звук, похожий на скрип точильного камня. Хирка смотрела на место, где он обычно сидел. На столешнице чёрным углём были нарисованы буквы. Одно слово. «Равнхов». Корявый почерк отца. Ему не часто доводилось писать. Так же, как и читать. Она хотела улыбнуться, но тело не повиновалось. Папа понял, что что-то не так. Что он должен умереть.

Хирка стёрла буквы рукавом свитера. Она положила поленья в очаг и раздула угли. Заплясали языки пламени. Надо поесть, но она не могла. Она вернулась к отцу, неподвижно лежавшему в кровати. Серое шерстяное одеяло было слишком тонким. Хирка вытащила из-под кровати свёрнутую волчью шкуру. Она слегка запылилась. Стоит ли вытряхнуть её? Хирка натянула одеяло до подбородка отца, вынула его руки наружу и положила на него. Руки были холодными. Большими и холодными.

Хирка встала на колени у кровати и стала растирать руки отца, чтобы вернуть им тепло, но это не помогло. Конечно. Какая же она дура. Отец умер. Хирка улыбнулась, но чувствовала она только боль. Боль исказила её улыбку и превратила её в гримасу, и она зарылась лицом в волчью шкуру, чтобы утихомирить эту боль. Но боль не прошла. Неужели она останется навсегда? Станет невыносимым спутником Хирки до самой старости? Или до того дня, когда до меня доберутся Колкагги. Чёрные тени.

Хирка различала запах волка, который ничем невозможно вывести. Охотник может убить волка. Руки охотника могут содрать с него шкуру, а купец может отвезти одеяло из волчьих шкур на край света и продать. Но Хирка до сих пор чуяла волка. На какой-то миг это ощущение показалось ей похожим на слияние с Потоком вместе с Римером. Отец не умер. Волк не умер. Просто они стали чем-то иным. Хирка глубоко втянула носом воздух, словно для того, чтобы не утратить смысл посреди полной бессмыслицы. Волк. И… металл?

Хирка оторвала лицо от одеяла и уставилась на руку отца, которую прижимала к себе. Скорее всего, она ошиблась.

Его рука чем-то пахнет!

Хирка осторожно прикоснулась носом к обмякшей руке. Она была холодной и пахла отцом. От облегчения плечи Хирки опустились, но вдруг она снова почувствовала другой запах. Сладкий металлический аромат был ей знаком.

Хирка отдёрнула и прижала их к себе. Она вздрогнула от ужаса и неверия. Отец спокойно и неподвижно лежал и не делал ничего, чтобы развеять подозрения, которые вот-вот прожгут дыру в Хирке. Её глаза метнулись к полкам вдоль стен, но они были пусты. Конечно. Они же всё упаковали.

Она поднялась, как во сне, и отдёрнула занавеску в сторону. Тут. В красном сундуке между бесчисленными ларцами стоял чёрный, почти квадратный глиняный горшок. Хирка вынула его. Когда-то горшок блестел, но не теперь. Крышка была закреплена палочками с двух сторон. Хирка вынула их и открыла сосуд. Внутри оказалось пусто. Всё, что осталось, – душный металлический запах. Отец съел кровавую траву.

Крышка выпала из её рук и разбилась об пол. Тысячи коричневых и чёрных кусочков керамики разлетелись по деревянным доскам. Хирка взяла метлу и собрала все осколки в совок. Их надо выбросить!

Она подошла к двери и тихо открыла её. Снаружи стемнело. Хирка взобралась на вершину кряжа, не уронив ни единого осколка. И только услышав, как внизу шумит море, она почувствовала себя в безопасности и отдала кусочки горшка на волю ветра.

Хирка вернулась с совком к хижине, но не захотела зайти внутрь. Там, внутри, находилась реальность. Здесь, снаружи, стояла ночь. Здесь ещё ничего не произошло. Хирка поднялась на край скалы и посмотрела на туман под ногами. Там, внизу, спит Эльверуа. Никто из жителей деревни не знает о смерти отца. Никто не знает, что он совершил ради Хирки. Он съел кровавую траву, чтобы облегчить ей побег. А ведь Хирка шла домой, чтобы рассказать ему, что им не нужно уезжать.