Он налил еще одну рюмку виски и протянул мне:

– Ну же, решайтесь. А пока сообразим что-нибудь насчет денег. Я бы вам предложил некоторую сумму в долг, но, зная вашу щепетильность, предпочитаю указать путь, как можно их заработать. Помните вчерашнее казино?

– Вы полагаете, я пойду играть на те гроши, что у меня остались?

– Я полагаю, что мы устроим вам боевое крещение. Сколько у вас денег? Я вам даю столько же – и прибыль мы делим пополам. Нам с хозяином тоже нужно пополнить кассу.

– Я никогда в жизни не играл.

– Вот сегодня и попробуете. Новичкам всегда везет. Ну, чем вы там располагаете?

Он достал свой бумажник и принялся пересчитывать содержимое; я, в свою очередь, глянул, сколько оставалось у меня. Я снова начинал ощущать, как меня обволакивала, подчиняла себе его воля, подталкивая к тому, чего он желал от меня добиться.

С небольшой суммой в кармане и весьма расплывчатыми инструкциями он оставил меня у дверей казино, прежде попросив портье проводить меня в зал, где вторые сутки шла игра в баккара. Я попал в плохо освещенное помещение. Там вокруг стола сидели дюжины полторы мужчин и женщин; они провели бессонную ночь, почти все были в вечерних туалетах, все походили на привидения – молчаливые, почти неподвижные, только руки хватали фишки или передвигали карты…

Я сел, принесли фишки, я сыграл и выиграл. Снова поставил и снова выиграл. Поставил в третий раз и опять выиграл. Я не понимал, что именно происходит. Какой-то человек доставал карты из коробочки, я почти не глядел на то, что он мне давал, и гора фишек росла передо мной. Ничего особенного, всего каких-то тридцать тысяч франков – ведь и моя начальная ставка была маленькой.

– Уходите, пожалуйста, уходите, – прошептал мне на ухо женский голос. – Уходите же.

Не поворачивая головы, я спросил, не нарушу ли я тем самым неведомые мне правила.

– Да нет. Никто ничего не скажет.

Я поднялся, а она взяла меня за руку и потянула к стойке бара. Это была женщина лет тридцати, красивая, яркая, хорошо одетая, но в ней явно ощущался налет декадентства, ее уже начало заглатывать какое-то неутолимое душевное беспокойство, а может, какой-то порок.

Она села рядом и с жаром заговорила. Я плохо понимал ее слова – ее очень быстрый французский, но по тону можно было предположить, что она изображала женщину, охваченную внезапной любовью. Я вспомнил о своих тридцати тысячах франков, во мне проснулась провинциальная подозрительность, и я насторожился. Но она ничего не просила: продолжала говорить, и когда я попытался встать, не стала задерживать меня, а тоже поднялась и потребовала пальто. Тут она открыла сумочку, чтобы отыскать номерок, и я увидал внутри толстую пачку денег – женщина не пыталась спрятать их от посторонних глаз, и сумочка даже простояла несколько минут на столе открытой.

– Вы тоже в выигрыше? – спросил я.

– Нет, я очень богата.

На улице к ней подошел, держа фуражку в руке, важного вида шофер.

– Хотите, я подвезу вас куда-нибудь? – спросила она. – Или вы предпочитаете прогулку по Булонскому лесу? Тогда вам придется подождать, пока я сменю платье.

Она пригласила меня в большой черный автомобиль и продолжала говорить все то время, пока мы неслись по парижским улицам. Потом машина остановилась у очень респектабельного дома, и дама попросила подождать ее несколько минут. Вернулась она быстро, уже в обычном костюме, и велела шоферу отвезти нас в Лес. Но больше ко мне не обращалась. Правда, она поглядывала на меня – сперва исподтишка, потом в упор и с явным изумлением. Наконец она воскликнула:

– Разве вы – тот же человек, что и полчаса назад? Вы на самом деле тот самый человек?

Я ответил, что вроде бы да.

– Не может быть! Ни один человек не способен так преобразиться, я хочу сказать, так быстро…

– Я вас не понимаю.

– Ах! Какая разница! Я и сама не понимаю, что происходит.

– А что же все-таки происходит?

– Полчаса назад, когда вы сели за игорный стол, я уже собиралась встать и отправиться домой, ночь, к сожалению, сильных впечатлений мне не подарила. Я хотела спать, все мне опротивело. Но тут я увидала вас и почувствовала себя околдованной – это слово вполне подходит. В вас было что-то необычное, хотя я затруднилась бы объяснить, что именно, и это что-то мгновенно подействовало на меня. Я уже не могла отойти от вас ни на шаг, повела себя совершенно безрассудно. Да, иначе как чарами это не назовешь, и существовали они до того момента, пока я не вернулась в машину и не глянула на вас снова. Сперва я решила, что передо мной совсем другой человек.

– А не могли бы вы объяснить, в чем же состоит перемена?

– Могу, разумеется! Вы – абсолютно заурядны, а тот – тот был существом исключительным.

Я засмеялся и попросил, чтобы она велела шоферу остановить машину.

– Вот теперь вы попали в точку. Но смею вас уверить, что моей вины в случившемся нет.

– Наверно, я стала жертвой галлюцинации. Может, это из-за наркотиков.

– Да, наверно, так.

Она казалась по-настоящему раздосадованной. Даже не протянула мне руки на прощание. Так что я остался один на незнакомой улице, а автомобиль стремительно умчался. Случай не посеял во мне обиды или даже неприятного осадка, скорее позабавил. Хотя я и не забыл проверить, на месте ли мои тридцать тысяч франков. Они по-прежнему лежали в кармане. Делать было нечего, и я двинулся куда глаза глядят, но за первым же поворотом натолкнулся на красную машину Лепорелло, словно он меня там специально поджидал.

– Садитесь, садитесь, – бросил он, а когда я устроился рядом с ним, протянул руку: – Пятнадцать тысяч франков – мои.

Я отдал ему деньги, он их спрятал.

– Ну что? Получили по носу?

– На самом деле вовсе не я, а…

– Вы, вы. Именно вы. А вот в баккара выиграл и даму приворожил – мой хозяин.

– Ваш хозяин? – Я расхохотался.

– Ничего смешного тут нет! Душа моего хозяина, покидая его тело, вселяется в ваше. Поэтому вы и выиграли, поэтому произвели потрясающее впечатление на даму, а потом, вспомните-ка – ведь безо всяких видимых причин, да внешне ничего в вас и не могло измениться, – она почувствовала жестокое разочарование. А все потому, что несколько минут назад кое-что действительно изменилось.

– Ну разумеется! Душа Дон Хуана вернулась обратно.

– Совершенно верно. О чем я сожалею, и, поверьте, искренне сожалею – без