Церемония была обставлена скромно, почти как частное торжество, хотя Генерал знал, что прямая трансляция об этом событии шла на всю страну. Перед тем как выйти к гостям, он долго стоял перед зеркалом и, сняв очки, разглядывал свое лицо, свои лоснящиеся от старости, впавшие, но необыкновенно гладкие благодаря таблеткам щеки. Сколько лет он уже живет на свете? Генерал почти ничего не помнил из того, что было с ним в прошлой жизни, до того как его забальзамированный и выпотрошенный труп извлекли из мавзолея и впервые воскресили с использованием только что обнаруженной и тут же засекреченной обратной регенерации. Сколько раз его вновь оживляли после этого? Его дни рождения шумно отмечаются всей страной уже чуть ли не каждую неделю. Не всякий курсант-отличник мог без запинки перечислить все эти даты. Генерал чувствовал себя не просто старым. Он чувствовал себя выпотрошенным и не совсем живым. Но скоро все это должно кончиться.

В небольшой комнате, которую по традиции называли арсенальной, хотя вместо оружия на ее стенах были развешаны картины фривольного содержания на религиозные и классические сюжеты. Центральное место занимали два огромных полотна: «Ад» и «Рай». На обеих картинах было изображено одно и то же: клубок переплетающихся в немыслимых позах тел.

Приглашение получили только самые близкие: начальник штаба сухопутных войск, главком ВМС, командующий столичным гарнизоном, еще несколько высших офицеров, членов хунты. Все были в штатском, и это еще более подчеркивало необычность происходящего. Мария стояла в стороне, вся в белом. Майор Санчес зачем-то нарядил ее медсестрой. Слова «неформальная обстановка» он понял по-своему. Прямо за спиной Марии во всю стену высилась картина. Из-за ее плеча на гостей глядели дикие глаза и искаженные мукой лица не то святых, не то грешников. Трудно было понять, «Ад» это или «Рай».

Рядом с Марией переминался с ноги на ногу майор Санчес. Вид у него, нарядившегося в гавайскую рубашку-хаки и шорты, был несколько растерянный. Перед тем как приступить собственно к церемонии, Генерал несколько минут беседовал с начальником штаба, тем самым окончательно утверждая его в качестве своего преемника на посту главнокомандующего. Он знал, что в эти минуты показ порносериалов на всех каналах национального телевидения прервался и на всех экранах страны крупным планом показалось лицо преемника: его огромный нос, прекрасные зубы, благородная седина, мудрые глаза растлителя малолетних. Не все зрители даже поняли, что перед ними их будущий Президент, а не герой нового порнофильма. Но это было только к лучшему.

Прошло всего несколько минут, как Генерал появился на людях, а слух уже распространился по дворцу, и в комнату набивалось все больше людей: в дверях теснились солдаты и офицеры вперемешку с растерзанными подследственными. Все побросали свои дела, чтобы своими глазами увидеть историческое событие. Наконец Генерал попрощался с начштаба, они обнялись, и их последний поцелуй в губы был крепок и ужасно долог. Генерал чуть не потерял сознания от объятий товарищей. Нетвердым шагом, точно слепой в своих зацелованных очках, он пересек комнату и остановился перед Марией.

Некоторое время ничего не происходило. Мария вновь удивилась, каким маленьким на самом деле оказался Генерал по сравнению с тем образом, который смотрел на нее с бесчисленных портретов. Он, казалось, едва выглядывал из-за собственных очков. Генерал смотрел на Марию, прямо ей в глаза. Мария — на Генерала. Она молчала. Это было хуже, чем пощечина. Генерал побледнел и сел в кресло, будто его не держали ноги. У него было такое чувство, что рушится все, для чего он жил в последнее время. Неужели и это время не окажется последним? В комнате зашевелились. Майор Санчес подошел к Марии и громко прошептал ей в ухо:

— Сестра! Где же ваше милосердие? Разве вы не видите, как ему плохо?

Мария подошла к креслу и наотмашь хлестанула Генерала по щеке, приводя его в чувство. На его глазах выступили слезы благодарности…

Это была старая традиция чилийской военной касты: офицер, которому женщина публично дала пощечину, может уйти в отставку. Наконец случилось то, о чем Генерал мечтал все последние годы. Иногда ему казалось, что он добивался этого всю жизнь. И вот наконец нашлась женщина. Несколько секунд в переполненной комнате звенела тишина пощечины. Генерал хотел было поцеловать ударившую его руку, но едва он коснулся Марии, раздался подземный гул и дворец так тряхнуло, что все присутствующие попадали на пол, а картины — и «Ад», и «Рай» — одну сорвало со стены, а другую — перекосило.

И все же формулы не объясняли, как в субстанции возникает форма. Математически все было безупречно. Но Ванглен никак не мог постичь физического смысла существования действительности. Чем глубже Ванглен погружался в свои вычисления, тем прозрачнее становились формулы и туманнее окружающий мир. Однажды Ванглен заигрался константами, а когда оглянулся вокруг, то не увидел ничего. Он был погружен в ничто. Вокруг была одна чистая субстанция с произвольными константами. Ванглен лихорадочно принялся перебирать коэффициенты, пытаясь восстановить их физически значимые величины, но это оказалось невозможно хотя бы потому, что некоторые из постоянных, вроде числа Пи, на самом деле вообще не имели определенного значения, и чтобы восстановить их, требовалась такая тонкая настройка бытия, которую разумным способом достичь было невозможно, потому что за каждой цифрой после запятой выплывала новая цифра, и так до бесконечности. Ванглен просто диффузировал сквозь ничто безвременья. В принципе, это состояние было ничуть не хуже его прежней жизни. Он превратился в чистую мысль. Проблема была лишь в том, что его мысль не могла долго оставаться чистой. Он думал о Киллене.

От безысходности Ванглен вновь и вновь возвращался к своим расчетам с жизнью: из замкнутой системы уравнений он сделал алгоритм по вычислению числа Пи. Поскольку цель недостижима, то алгоритм, в принципе, должен был работать вечно, то есть система опять же оказывалась квазиустойчивой. Ванглен еще раз полюбовался содеянным и запустил процесс.

Раннее утро. Воздух свеж, как пощечина. Туман стелется над водой, скрывая размокшие развалины Вальпараисо. В катере набилось столько народу, что сесть не было никакой возможности, поэтому генерал стоял рядом с Марией, скорее, укутанный, чем накрытый серой армейской плащ-палаткой. Мария чувствовала, как маленький генерал дрожит всем телом не то от утреннего озноба, не то от тревоги. Он едва доставал головой ей до плеча. Лодочный мотор тарахтел неспешно, а между тем им следовало поторапливаться. Море на глазах отступало вдоль затопленных улиц, а это значило, что из океана идет большая волна и вряд лив порту их будут ждать слишком долго.

Никто не знал, что в точности произошло этой ночью. И даже если бы генерал оставался Генералом, вряд ли он знал бы больше. Но сейчас ему было известно то же, что и всем. Сокрушительный подземный толчок разрушил один из биореакторов, местность вокруг него подверглась биологическому заражению, но что это значит и что именно происходит в зоне поражения, не знал никто. Рассказывали всякие ужасы.