— Бьюсь об заклад, Брент, ты попал в самую точку. Не бойся, беби, мы ублажим тебя, да еще как! Век не забудешь!

Мужчина со смутно знакомым лицом, имени которого Ив не могла припомнить, сжал ее грудь. Она попыталась увернуться, но кто-то схватил ее за ногу.

— Группенсекс, так группенсекс, но я за справедливость! В конце концов у нас равноправие, и мне тоже хочется получить свое!

Мокрые женские губы прижались ко рту Ив. Та с негодованием отвернулась, но, по-видимому, недостаточно быстро. Сторонница равноправия визгливо хохотнула.

Откуда-то издалека донесся голос Брента:

— Эй, Джерри, включи свои чертовы камеры! У нас событие огромной важности: сегодня на арене Ив Мейсон! Не ударь лицом в грязь, такую крошку грех не отфаловать по первому разряду! Надеюсь, этот фильм станет шедевром нашей коллекции.

Речь Брента была встречена одобрительными воплями и взрывами хохота. Ив закрыла глаза, чтобы не видеть надвигавшегося кошмара. Множество рук протянулось к ней, липких, потных, вожделеющих. Ее хватали, щипали, тискали. Нестерпимо яркий свет обжигал лицо, тело наливалось свинцовой тяжестью, но гордость не позволяла покорно сносить все те мерзости, что вытворяли с ней. Душа истекала кровью, но все-таки восставала против насилия.

Вонь разгоряченных тел и едкого пота душила Ив. Ее крики, стоны и бесплодные мольбы потонули в громком хохоте, грязных ругательствах и хриплом возбужденном дыхании толпы. Кто-то поднес к носу Ив серебряную ложечку с кокаином. Она закричала и ощутила, как губы и язык тотчас онемели под действием просыпавшегося порошка.

Чьи-то руки развели ее бедра так широко, что Ив снова вскрикнула, на этот раз от боли. Какой-то мужчина устроился на постели и с необычайной в этой обстановке нежностью раскрыл ее лоно.

— Полюбуйтесь-ка на мое открытие, — начал он, невнятно произнося слова, и Ив даже в ее теперешнем состоянии поняла — это Брент Ньюком. Господи, что ему опять надо?

— Взгляните, разве это не прекрасно? Джерри, подойди поближе и сними крупным планом самую сладкую пипку в мире.

— Будь ты проклят, Брент Ньюком, — всхлипывала Ив до тех пор, пока чей-то пенис не заткнул ей рот, протискиваясь в самое горло. Ив скорчилась в рвотных спазмах. Но руки, рты и напряженные, рвущиеся в бой члены были повсюду, преследуя ее, причиняя боль, насилуя, измываясь, раздирая плоть. Ее брали по очереди и по нескольку человек одновременно, награждали ударами, кусали, жгли сигаретами и все время повторяли: к чему сопротивляться? Нет никакого смысла так бешено отбиваться. Не лучше ли утихомириться и веселиться вместе со всеми? Неужели она не понимает: ей просто хотят показать, как надо развлекаться по-настоящему! Расслабиться и получить удовольствие — вот самое главное! Пусть она только позволит ублажить себя, и все будет тип-топ!

Каким-то нетронутым краешком сознания, еще способным мыслить, Ив словно сквозь сон спрашивала себя, почему бы их не послушать. Превратиться в безвольную куклу, сдаться на милость победителя? Борьба бессмысленна — над ней уже успели надругаться всеми мыслимыми способами, и если она перестанет отбиваться, возможно, им попросту надоест новая забава и ее оставят в покое?

Но она отчего-то не могла остановиться и продолжала кусаться, брыкаться и царапаться, не переставая, хотя почти потеряла голос, хрипло выть, охваченная страхом и паникой.

Покрытая синяками и ожогами, Ив билась с такой силой, что мужчинам приходилось удерживать ее, проклиная упрямую бабу. Еще какой-то мерзавец воткнул свои причиндалы ей в рот, и она с мстительной радостью сжала зубы. Раздался вопль, и тяжелый кулак ударил ее в грудь.

— Сука! Тварь гребаная!

Снова громкий смех.

— Что, получил? Впредь тебе наука — держи своего петушка подальше от ее хлебала! Мало тебе других дырок?! Столько разных способов!

Способов в самом деле было много, и они не погнушались ни одним. Ив временами теряла сознание, и происходящее отпечатывалось в мозгу какими-то отрывками, пока она пыталась отрешиться от всего, что творят с ее истерзанным, кровоточащим телом.

Но теперь она уже была не одинока, став центром чудовищной оргии. Вокруг сплетались мужские и женские тела — на кровати, на полу, во всех углах исступленно совокуплялись парочки, отражаясь в зеркалах клубками извивающихся змей.

И среди этого омерзительного хаоса Ив мучительно старалась сохранить человеческое достоинство, выжить, остаться собой. Сейчас она сражалась уже не за плоть — раны и синяки заживут. Исцелится ли душа?

Неужели камеры все еще работают? И вся эта грязь снимается на пленку?

Белый слепящий свет сменился бешеным калейдоскопом цветных вспышек, игравших на стенах и кровати, заливавших Ив багрово-фиолетовым сиянием. Яркие пятна множились, сливались, фейерверком разлетались по комнате, скручиваясь в водоворот, неумолимо затягивающий Ив в темный провал преисподней, населенный безжалостными монстрами. Комната превратилась в воплощение дантовского ада, где хохочут и выкрикивают непристойности обезумевшие демоны. Кошмар. Хуже, чем кошмар, — омерзительный гнусный шабаш, в который против воли оказалась втянута Ив. И нечего надеяться, что от этого сна можно пробудиться. Она попала в ловушку, поймана, распята на этом чудовищном ложе, и выхода нет.

Невероятно! Такое просто не может коснуться ее, Ив Мейсон, известной телеведущей, любимицы Сан-Франциско, девушки Дэвида. Люди не должны быть столь жестоки! Конечно, об этом иногда говорят, пишут в газетах, снимают порнофильмы, но в ее мире ничего подобного не происходит. Любой порядочный человек брезгливо отшатнется от…

— Черта с два, — прошептал ехидный внутренний голосок, — черта с два.

Ив почти удалось забыться, полностью отгородиться от происходящего, но голос Брента Ньюкома неумолимо вернул ее к реальности:

— Ив, идиотка, ты все еще трепыхаешься? Даже у Франси мозгов больше, чем у тебя. Поезд ушел, беби, так почему бы не присоединиться к нам? Видишь, как всем весело? Ну же, полежи спокойно и дай мне наконец поиметь тебя. Неужели не знаешь, что я мечтал трахнуть тебя с самой первой встречи? Перестань упираться, и я ублажу нас обоих по полной программе — черт побери, да прекрати брыкаться, стерва!

Но обезумевшая Ив лишь безмолвно покачала головой. Кто-то, оседлав ее, больно заломил ноги, вскинул к потолку ее разверстые бедра, и Брент с размаху повалился на нее. Ив чувствовала себя приношением, жертвой древним языческим богам. Разве первобытные племена не насиловали захваченных в плен девственниц?

И тут он вонзился в нее, грубо и ужасно глубоко, глубже, чем все остальные до него. Стальной таран разрывал ее внутренности, и от этой невыносимой боли Ив снова закричала, пронзительно, жалобно, и, слава Богу, наконец-то потеряла сознание. Последнее, что она слышала, — собственные душераздирающие вопли.

Ив с трудом выплыла из темноты и открыла глаза. Сознание медленно возвращалось к ней. Кажется, она по-прежнему лежит. Только в другой постели и в другой комнате. Кровать Брента! Его спальня? Знакомый ужас объял ее с новой силой, едва Ив увидела сидящего рядом Брента. Почему он так смотрит на нее?