композитора). Когда младореформаторы осмелились подать через головы начальства государю императору проект создания Морского генерального штаба, призванного стать подлинным мозгом флота, авторы записки пережили немало томительных дней. Или со златого шпица Адмиралтейства сорвутся испепеляющие молнии, или… Готовились к худшему — к увольнению за вольнодумство и самоуправство. Тем ошеломительнее оказался результат. Монаршая резолюция гласила: создать незамедлительно.

К весне 1906 года Морской генеральный штаб был сформирован. Начальником ведущего — Тактического — отдела назначили отнюдь не маститого адмирала, а героя этой книги — капитана 2-го ранга Александра Васильевича Колчака. Ему не было в ту пору и тридцати двух лет.

Не оставляя службу и на день (как и всякое новое дело, она требовала предельного напряжения), Колчак находил время, чтобы читать лекции в Николаевской Морской академии по курсу «Служба генерального штаба во флоте».

Морской генеральный штаб, или Генмор, как его называли в обиходе, вобрал в круг своей деятельности весь спектр военно-морских проблем, столь актуально намеченных кружком. И не было ни одной сколь-нибудь крупной разработки Генмора, в которой не участвовал бы всегда собранный, современно и остро мысливший начальник Тактического отдела.

Полярный первопроходец, боевой командир перевоплотился в первоклассного штабиста, аналитика, организатора. Более того — в блестящего публициста, умевшего заворожить и слушателей, и читателей. Именно в эти предвоенные годы, когда заново решалась судьба русского флота — нужны ли вообще России боевые корабли, а если нужны, то какие? — в «Морском сборнике» и гражданских журналах появлялись одна за другой боевитые полемические статьи, подписанные: «Капитан 2 ранга — А. В. Колчак».

Трудно представить себе более сложную — нервную, разноречивую и откровенно враждебную — аудиторию для оратора-мариниста, чем члены только что учрежденной Государственной думы, «думы народного гнева». Не боясь депутатского гнева, как не страшился он ни арктической стужи, ни японской шимозы, в зал входил худощавый, неулыбчивый морской офицер и занимал место за лекторской кафедрой, как когда-то — мостик миноносца. Своей искренней верой, железной логикой, ясным слогом докладчик заставлял своих влиятельных слушателей всерьез задуматься о морской силе державы. И, как отмечал наблюдатель того времени, «постепенно скептическое отношение членов думы и общества к флоту сменилось полным сочувствием». Можно смело утверждать, что переменой атмосферы флот был обязан в значительной мере влиянию работы капитана 2-го ранга Колчака. Это было горячее время борьбы за возрождение флота и за реорганизацию наших судостроительных заводов.

Впрочем, у Колчака были серьезные оппоненты и во флотской среде. Предметом ожесточенных споров стали подводные лодки. Колчак, как и многие военные теоретики того времени, недооценивал их роль в грядущих морских сражениях, относя их к вспомогательным, второстепенным силам флота. Однако первые же эпизоды мировой войны, когда германская субмарина «U-9» потопила три английских крейсера один за другим, когда в считаные минуты исчез с поверхности моря русский крейсер «Паллада», торпедированный из-под воды «U-26», заставили считаться с подводными лодками как с мощным наступательным оружием. Колчаку самому пришлось потом создавать противолодочную оборону на Черном море. И тем не менее он до конца оставался сторонником сильного линейного флота. Возможно, довлел над ним порт-артурский опыт, возможно, — авторитет британских стратегов, признанных законодателей морской войны. Впрочем, «линкорофилия» не сыграла роковой роли в деятельности Колчака как флотоводца.

Нет худа без добра. Страшно представить себе, что было бы, если бы Россия вступила в мировую войну с кораблями, построенными еще в конце XIX века или даже в начале XX. А ведь все эти «цусимские» и «порт-артурские» броненосцы вполне могли дотянуть до 1914 года, как дотянули до нее легендарный «Варяг» и менее известные «Пересвет» и «Полтава».

Таким образом, в мировую войну Россия вступила пусть и не с великой армадой, но с наисовременнейшим флотом. Не беда, что дредноуты еще не успели войти в боевой строй. В ходе войны со стапелей русских верфей успешно сходили скоростные эсминцы, новейшие линкоры, подводные лодки последних проектов.

Даже после чудовищного флотокрушения в годы гражданской усобицы остатков того — «царского» — флота хватило для новой мировой войны: и эсминцы-«новики», и все линкоры дореволюционной постройки, и некоторые подводные лодки вступили в боевые действия Великой Отечественной.

Начальник первого оперативного отдела Колчак был автором принятого в марте 1912 года Оперативного плана Балтийского флота. В нем была детально разработана для Балтики концепция создания Центральной минно-артиллерийской позиции. В этом же документе Колчак предложил новые виды разведки — радиотехническую и авиационную, без использования которых весь план терял свой смысл.

Колчак предложил также оснащать самолеты радиостанциями.

Государственный совет без обычных проволочек ассигновал нужные средства. Это была еще одна малозаметная победа худощавого офицера, фамилию которого произносили теперь с почетной прибавкой — Колчак-Полярный.

В 1912 году Колчак не выдержал кабинетной работы и, решив что ключевые проблемы подготовки флота к войне решены, отпросился в моря, на строевую должность. Морской министр, посчитав этот служебный курбет своего рода передышкой перед новыми трудами, дал свое согласие. Адмирал Эссен, командующий Балтийским флотом, назначил Колчака командиром эсминца «Уссуриец», а затем перевел его на свой любимый «Пограничник», велев исполнять в то же время и обязанности флаг-капитана по оперативной части штаба командующего Балтийским флотом. Проще говоря, всегда держал его под рукой, весьма ценя советы и предложения недавнего стратега.

После барона Толля новым вожаком по жизни стал для Колчака Николай Оттович Эссен. Ни того, ни другого Колчак не называл высокопарно Учителем. Просто шел за ними, верил им, восхищался ими.

У Эссена не было ни Чесмы, ни Синопа, ни других впечатляющих викторий. Его победы были одержаны в иной сфере — в войне умов. Эссен брал не калибром орудий и не числом выведенных в линию дредноутов: он умел предвидеть, предугадывать ходы противника, а это подиум любой победы.

Те, кто знал его, отмечали: Эссен «взял верхнюю ноту на патриотически настроенных струнах душ подчиненных офицеров и команд». Камертоном были погребальные колокола Цусимы.

Адмирала Эссена преследовал в последние годы один навязчивый сон: новые германские дредноуты «…калибром крупных орудий и бронированием уже низводят нашу бригаду линейных кораблей типа „Севастополь“, еще не вступившую в строй, на второстепенное место».

Русские верфи катастрофически не успевали достроить новые линкоры. Отчасти сон командующего Балтийским флотом оказался пророческим. Ибо Германия не во сне, а наяву — в декабре 1913 года — заложила сверхдредноут нового типа «Баден» с калибром в 15 дюймов.

Германия днем и ночью вела дноуглубительные работы в стратегическом Кильском канале, чтобы по нему можно было перебрасывать новейшие линкоры из Северного моря в Балтийское и наоборот.

В тот последний день последнего мирного года император одобрил совместный доклад морского министра И. К. Григоровича и начгенмора князя А. А. Ливена, в котором рисовалась диспозиция будущего возрожденного и усиленного