Белый эмалевый крестик на его груди привел меня в такое восторженное чувство, что, забыв всякое чинопочитание, я от полноты чувств и под общее ободрение присутствующих обнимаю нашего гостя.

— Мичман, — почти растерялся тот, — я вам не девушка, чтобы обниматься… Лучше бы поехали на берег… Ну, а впрочем, если уж мы поцеловались, будем на „ты“!

И мы чокнулись рюмками.

Разговор зашел о модернизации нашей „богини ‘Дианы’“ (возраст которой перевалил за 16 лет). Перебивая друг друга, молодые офицеры доказывали Колчаку, что установка на крейсере приборов Эриксона — автоматического управления огнем орудий, а также замененные устаревшие шестидюймовки на новые, 130-миллиметровые, более дальнобойные дают нам право на участие в боевых операциях, даже несмотря на нашу тихоходность — всего 18 узлов полного хода. Мы приглашаем Колчака пройти в боевой пост, где только что закончена установка электрических приборов. Колчак отправляется туда в сопровождении лейтенантов А. Остроградского и Н. Солодкова, а также мичманов Д. Нечволодова, А. Матусевича, А. Соколова. Я иду вместе с ними. Матросы, завидев такое шествие, почтительно вскакивают. Они тоже немало наслышаны о Колчаке… На следующий день мой вестовой молодой матрос, убирая каюту, спросил меня:

— Вашскобродь, а правду ли робята бают, что Колчак каждое утро выпивает по рюмке немецкой крови, такой уж он отчаянный?!

Третья встреча с Колчаком произошла у меня недели через две после его визита на „Диану“. Я поднимался по лестнице гельсингфорского морского собрания. Сверху спускался Колчак. Вспомнив мою выходку с объятиями, я покраснел, первым моим желанием было обратиться в бегство… Однако бежать было некуда. Я замер на ступеньке красный от конфуза. Колчак окинул меня быстрым взглядом, вероятно, понял мое замешательство. Он задержался и спросил „на ты“:

— Ну, что? Как дела? В Рижский залив хочешь?

Я молча поклонился.

В Рижский залив из Финского можно было попасть через Моонзундский пролив. Но по его мелководью проходили только эсминцы. Броненосец „Слава“, который там уже находился, провели через Ирбенский пролив, то есть с юга, после чего его сразу же завалили минами против немецких дредноутов. К счастью, Моонзунд к концу 1915-го углубили настолько, что позволило и нашему крейсеру, разгрузившись до предела от своих запасов, проползти по фарватеру Моонзунда, поднимая винтами с грунта густую муть. Следом за „Дианой“ в Рижский залив прошли и крейсера „Адмирал Макаров“ и „Баян“.

При съездах на берег штаб-офицеры посещали фешенебельный ресторан „Фения“; второй, „Аполло“, с молчаливого согласия Штаба флота, был весьма популярен среди мичманов и лейтенантов. Там можно было, принеся с корабля в карманах бутылки с водкой, передать их лакеям, и те разливали на кухне крепкий напиток в бутылки из-под содовой воды и ставили на столики. Каждый столик под цветным абажуром стоял в особой ложе, что на мичманском жаргоне называлось „стойлом“. Мне не раз доводилось видеть капитана 1 ранга Колчака в таком „стойле“ с молодыми офицерами. Некоторые старшие офицеры не одобряли его за то, что „якшается с молодежью“. Но Колчак любил прислушиваться к мнению молодежи.

Всякий раз, когда Колчак приходил в „Аполло“, скрипач Рафаель — первая скрипка в тамошнем квартете (впоследствии процветавшего в Париже) неизменно встречал его старинным романсом „Гори, гори, моя звезда“. А из соседней ложи всегда в таком случае можно было слышать глуховато-грудной голос Колчака, подтягивающего музыканту:

Ты у меня одна заветная,

Другой не будет — никогда…

Служить с Колчаком было нелегко. Говорят, во гневе он наводил на подчиненных страх. Но бывало, что обращаясь к старшим себя, он, произнося „почтительнейше докладываю вашему превосходительству“, сопровождал доклад ударами кулака по столу».

Глава шестая. «Я прошу вас повременить с возвращением!..»

…Предновогодняя ночь первой военной зимы. Крейсер «Россия», тихоходный ветеран Русско-японской кампании, шел под флагом начальника отряда минных заградителей ставить мины на фарватерах близ военного порта Киль. Палубные рельсы крейсера сплошь были заставлены минными тележками. «Россия» шла без охранения. На ее борту вместе с флагманом и капитан 1-го ранга Колчак. Поздним вечером он прилег вздремнуть, приказав разбудить его, как только откроется вражеский берег. Миль за полсотни до Киля командир крейсера доложил адмиралу, что радиотелеграфисты прослушивают оживленные переговоры германских кораблей, курсирующих неподалеку. Адмирал состорожничал и приказал ложиться на обратный путь. Кто-то разбудил Колчака и доложил о решении флагмана. Одеваясь на бегу, Колчак бросился во флагманскую рубку.

— Господин адмирал, я прошу вас повременить с возвращением!.. Мы должны провести операцию, хотя бы ценой своей гибели!..

Речь его была столь горяча, убедительна и настоятельна, что адмирал передумал и, подавив амбиции, велел снова идти к Килю. Мины были выставлены точно по плану. На обратном пути «Россия» счастливо разминулась с германскими кораблями и благополучно вернулась на базу.

В феврале 1915 года капитан 1-го ранга Колчак принял командование полудивизионом особого назначения. В него входили четыре эскадренных миноносца типа «Пограничник». Погрузив на палубы в общей сложности 180 мин заграждения, полудивизион вышел к Данцигу. В глубокий тыл врага вел эсминцы Колчак на своем «Пограничнике». Поскольку риск обнаружения был велик, в море вышла и бригада крейсеров под флагом контр-адмирала М. К. Бахирева — прикрыть эсминцы. В штормовую ночь флагманский крейсер «Рюрик» наскочил на подводные камни у острова Готланд. Положение крейсера, имевшего большую пробоину в днище, было угрожающим. Бахирев дал радио на остальные корабли отряда: «Операция отменяется. Всем возвращаться в базу». Через несколько минут радиотелеграфисты «Рюрика» приняли с «Пограничника»: «Прошу добро продолжать операцию без охранения. Колчак». Радиограмма была адресована командующему флотом. Адмирал Эссен, хорошо зная своего флаг-капитана, разрешил идти к Данцигу без крейсеров. Позже стало известно: на минах, выставленных Колчаком и его эсминцами, подорвались четыре (!) немецких крейсера, восемь миноносцев и одиннадцать транспортов. Командующий германским флотом принц Генрих Прусский запретил командирам кораблей выходить в Балтику до тех пор, пока специалисты не найдут эффективного способа борьбы с русскими морскими минами.

Летом 1915 года германские армии начали мощное наступление вглубь России. Флот кайзера, поддерживая сухопутные войска, рвался в Рижский залив, оборонять который у русского флота не хватало сил. Тем не менее план такой обороны, составленный Колчаком еще до войны, существовал.

Поэтому, как только возникла угроза прорыва немцев к Риге с моря, в Рижский залив был введен линкор «Слава» и несколько миноносцев, которые тут же завалили минами Ирбенский пролив — главные ворота Рижского взморья. И всё же немцы сумели протралить минные поля, а 4 августа форсировать пролив. Однако заплатили за это дорого — гибелью нескольких эсминцев и серьезными повреждениями крейсеров. Понеся столь ощутимые потери, германский флот прервал операцию и оставил воды залива. Приостановили свое наступление на Ригу и немецкие дивизии,