– Почему? Скажи нам, Вия! Ведь так, кажется, тебя зовут? – И королю: – Простите, государь, но мы почти незнакомы с вашей певуньей и музыкантшей. Она все больше среди народа. Говорят, она образованна, умеет читать и писать, ведь так?

В ответ Вия кивнула.

– Может быть, ты княжеского роду?

– Бери выше, – сказал Людовик, – в ней королевская кровь. Ее далекий предок – сам Пипин Геристальский, от которого, как тебе известно, пошла ветвь Каролингов. А Карл Великий – его правнук.

– Недурно! Выходит, Вия, ты знатнее всех нас? – воскликнула Гизоберга. Потом прибавила: – Только жизнь твоя вовсе не королевская… ветвь угасла, так я понимаю?

Робко улыбнувшись, Вия снова кивнула.

– Да ты садись поближе, что в стороне-то?

Вия поднялась, села ближе.

– Почему же, говоришь, нельзя подойти к Роберту с такой просьбой? Рассердится отец?

– Нет. Но случится другое.

– Что же? И откуда тебе знать?

– Так… чувствую нехорошее что-то за этим.

– Вздор! – фыркнула Магелона. – Альбурда, пойдем со мной, одной как-то неловко. Да не бойся, не съест же нас герцог!

И они вдвоем пошли к берегу.

Мужчины тем временем, образовав круг в тени раскидистого дуба, занялись борьбой. Позвали Можера. Играючи он поднял одного и швырнул на песок. Вышли двое. Он зажал их под мышками и слегка напряг мускулы. Когда увидел побагровевшие лица – отпустил. Оба кулями свалились к его ногам.

– Ты ведь чуть не задушил нас! – закричали.

– И не думал, – рассмеялся нормандец. – Я всего лишь держал вас, даже не прилагая сил.

Мужчины повздыхали, почесали в затылках. Состязаться с Можером никто больше не захотел, а один сказал:

– Этот воин непобедим; вероятно, он, как Иаков, всю ночь боролся с Богом[8].

Оставив борцов и выкупавшись, Можер направился к Вие. Она увидела его и тотчас отошла в сторону от фрейлин. Усевшись на траве, они стали беседовать.

Королева-мать, посмотрев на парочку отнюдь не доброжелательным взглядом, нахмурилась и отвернулась, прикусив губу. Игла ревности, подкравшись к сердцу, замерла в ожидании. Эмма стала наблюдать за борцами, но поймала себя на мысли, что это ее вовсе не интересует. Тогда она уставилась на реку, но поняла, что не видит ее. Наконец она не выдержала и снова повернула голову. Беседа продолжалась: нормандец что-то рассказывал, жестикулируя, Вия не сводила с него глаз. Королева-мать почувствовала, как острие иглы царапнуло сердце. Она стала глядеть себе под ноги, потом подняла голову кверху, затем посмотрела на короля, фрейлин, на юного Роберта, заходящего в воду… и снова взгляд устремился в направлении тех двоих. Игла, осознав свое предназначение, решила действовать и больно кольнула: Эмма увидела их сплетенные вместе ладони.

– Лоранс! – крикнула она.

К ней тут же, прихрамывая, заторопилась статс-дама.

– Слушаю, ваше величество.

– Ступай и немедленно приведи ко мне нормандца! Скажи, я хочу поговорить с ним.

Лоранс ушла. Уставившись отсутствующим взглядом на прибрежный кустарник, Эмма часто замахала веером. Как быстро они сошлись, будто только и ждали оба… Тут еще рукопожатие. Случайное? Или нет?.. Но если вдуматься, сопоставить возраст, то чего она от него хочет? Она стареющая королева, которой скоро сорок… Легко ли выиграть партию? Ведь эта юная музыкантша… сколько ей? Похоже, они одногодки.

Погруженная в эти размышления, Эмма и не заметила, как подошел нормандец.

– Звали, государыня? – негромко спросил он. – Я вам нужен?

Вздрогнув, она подняла голову и сразу зажмурилась. Ведь надо как встал – солнце прямо в глаза. Из-под веера она взглянула на Вию. Та с любопытством смотрела в их сторону.

– Не более чем всегда, граф, – вся еще во власти противоречивых мыслей, сказала королева-мать. – Сядьте, я позволяю. Ваша фигура привлекает к нам излишнее внимание.

Можер уселся на песок прямо у ее ног.

– Всем и без того стало известно желание королевы-матери. И никто не удивлен.

Вспомнив про веер, Эмма снова замахала им.

– Полагаете, сцена в галерее не осталась незамеченной?

– Конечно, – просто ответил Можер.

– Вы говорите так, будто это вас нисколько не касается, – упрекнула Эмма, – даже самый конец… Думаете, они всё видели, до последнего?..

– Даже викинг, государыня, грубый и неотесанный норманн, как нас все еще называют франки, поспешил бы уйти. Что уж говорить о ваших придворных, воспитанных этикетом?

– Значит, король, мой сын… он ничего не подозревает?

– Что вас так беспокоит? Почему вы должны отчитываться перед ним?

– Потому что причина нашей недавней размолвки кроется именно в этом. Кто-то пустил слух, будто я в любовной связи с епископом Асцелином.

– Ну и что же? Нынче мирское не возбраняется духовенству, будь он каноник или епископ. Сам папа, я слышал, имеет несколько любовниц.

– Речь не о епископе, а обо мне.

– Кто смеет вам запрещать любить?

– Король, мой сын.

– Чудно у вас, франков. Разве мать короля приняла постриг?

– Клевету пустили еще при живом Лотаре. Когда-нибудь вы узнаете правду…

– Представляю, как вам пришлось страдать, ваше величество. Но я на стороне короля. Фи, как это безнравственно: влюбиться в епископа!

– Можер! Как вы смеете! Мало того, что вы мне не поверили, но еще имеете наглость столь дерзко говорить с королевой!

– Вы ставите мне это в упрек? Зачем тогда влюбились в норманна?

Это охладило ее. Помолчав, она бросила косой взгляд на Вию. Та, опустив голову, чертила что-то прутиком на песке.

Можер поглядел туда же. Эмма повернулась к нему:

– Скажи, что у тебя с ней?

– То, о чем ты подумала.

Она уронила веер. Взгляд с лица Можера потянулся вниз: пополз по его телу, по песку, траве у ног и застыл, упершись в колени.

– Считаешь, мне следует оставаться монахом, ожидая твоих объятий? – спросил нормандец, не поднимая веера. – А ей? Монастырь – не ее стезя. Что ж удивительного, если она влюблена?

– А ты? – быстро спросила Эмма и уставилась в его зрачки. – Тоже любишь ее? Скажи, я хочу знать!

– Сердце норманна уже не принадлежит ему только у алтаря. Что касается меня, то мне любовь неведома.