Сигруд стоит в комнате Шары, словно громом пораженный.

Все постепенно делается болезненно ясным.

— Адский ад… — шепчет дрейлинг и медленно опускается на кровать.

Получается, два существа, с которыми он столкнулся на скотобойне, были не настоящими Божествами, но божественными детьми. Вот почему у континентской девушки была такая странная власть над прошлым, а у другого, существа среди теней, — власть над тьмой: у каждого из них имелись особые области, которые, разумеется, сопровождались границами и строгими правилами.

Но как они сумели выжить?.. И, получается, раз они очень похожи на Божеств, единственный способ с ними расправиться — черный свинец каджа, последний кусочек которого хранился у Шары. Но он понятия не имеет, что она с ним сделала.

Сигруд чешет щетину на подбородке, размышляя. «Значит, это божественное дитя, этот Ноков, вел войну. Вероятно, против Шары — или Шара вступила в нее после того, как все началось. Но ради чего ведется война? И при чем тут подростки-континентцы? Зачем посылать Кхадсе выслеживать детей?»

Он медленно наклоняется вперед, упирается локтями в колени.

«А что, если континентские дети, за которыми он охотился, на самом деле не просто дети?»

Он вспоминает, как девушка со скотобойни говорила, в отчаянии хватая воздух ртом: «Он убил стольких из нас и теперь может заполучить меня…»

«Боги мертвы, — думает Сигруд. — А что происходит, когда умирает правитель? Дети сражаются за королевство, устраняя конкурентов». Все стало поразительно ясным. Возможно, некоторые божественные дети спрятались, притворились обыкновенными, нормальными, смертными. Но если ты претендуешь на территорию родителей, надо быть скрупулезным. Надо устранить все прочие частицы семьи и остаться в гордом одиночестве.

Он опять заглядывает в книгу и перечитывает фразу, которую подчеркнули несколько раз: «Однако был один божественный потомок, чья область неясна, и его особенно страшились и боялись в Континентальных текстах…»

Он вспоминает скрежет и шорох во тьме, холодный голос, шепчущий на ухо: «Я способен на такое, что убийство покажется благостью…»

Он вздрагивает и думает: «Я должен найти Татьяну».

Теперь дрейлинг переживает и за нее. Если некоторые из этих детей только притворялись нормальными, то…

«Нет, — думает он, — этого не может быть. Я видел ее ребенком, малышкой. Она лишь недавно научилась ходить. Она ведь повзрослела, как обычная смертная девочка?»

Он идет туда, где жила Татьяна. Ждет чего-то странного и необычного, но находит… весьма банальное. Кровать. Несколько книг, все более-менее детские или подростковые. Множество книг и статей по экономике, что слегка странно, но не в том смысле. Другими словами, эта спальня не похожа на жилище божественного ребенка.

Он качает головой. «Ты сходишь с ума от паранойи. Сосредоточься на поисках, а потом будешь тревожиться обо всяких глупостях».

Он идет дальше по коридору и находит кухню. Там есть газовая плита — редкая роскошь — и маленький, скромный стол. Сушилка, все еще полная посуды. Бутылки сливового вина и очень крепкого яблочного сидра. Он заглядывает в мусорное ведро у дальней стены. Внутри ничего особенного: несколько салфеток, треснувшая банка.

На рабочем столе над мусорным ведром лежит сложенная газета. Взглянув на нее, Сигруд замечает: она очень старая, почти двухлетней давности.

«Получается, Шара ее сохранила… но зачем?»

Газета сложена так, что, взяв ее в руки, можно увидеть лишь одну страницу, финансовый раздел — и, похоже, кто-то уделил особое внимание одной конкретной заметке. Сигруд медленно ее читает, гадая, что такого интересного здесь обнаружила Шара.

Потом его единственный глаз находит имя, которое звучит знакомо, и связано оно с какими-то сделками с землей в окрестностях Мирграда:

Сигруд в задумчивости склоняет голову набок. Стройкова… Он знает это имя. Не так ли? Он массирует лоб, размышляя. Министерство научило его таким вещам, научило распределять воспоминания, в нужный момент извлекая именно то, что требуется…

И тут он вспоминает.

Дым, вино, камин. Вечеринка. Много лет назад, в Мирграде, до битвы. Шара была там, как и Мулагеш — тогда он ее и встретил в первый раз. И мужчина, который устроил вечеринку…

— Воханнес Вотров, — тихо говорит Сигруд.

Имя, прозвучав вслух, призывает лицо: красивый континентец с курчавыми рыжевато-каштановыми волосами и коротко подстриженной рыжей бородкой. Волевая челюсть, сияющая улыбка, в голубых глазах — равная степень уверенности в себе и буйной натуры.

Сигруд переводит дух, когда воспоминания захлестывают его мощным потоком. Вотров — в прошлом возлюбленный Шары, континентский строительный магнат, который погиб во время Мирградской битвы. Сигруд не видел, как он умер, но Шара видела, и это стало для нее ужасным потрясением. Этот человек отдал все ради своего города, ради своего народа, ради будущего, которое хотел построить. Сигруд знает, что из-за жертвы, принесенной Вотровым, Шара в конечном итоге решила вернуться в Галадеш и попытаться действительно все изменить.

И у нее получилось. Хотя из-за этого ее убили. Совсем как Божества убили Вотрова.

Но до Мирградской битвы Вотров был помолвлен. Его невеста — совсем юная, двадцати с небольшим. Милая континентская девушка, которая злоупотребляла макияжем. Сигруд помнит, как столкнулся с нею на вечеринке, как она восторженно рассмеялась, увидев его и решив, что грубый и свирепый дрейлинг — это чрезвычайно весело.

— Ивонна Стройкова, — тихо говорит он.

И продолжает читать статью. К величайшему изумлению Сигруда, Стройкова теперь одна из богатейших людей в мире. «Если она унаследовала все деньги Вотрова, — думает он, — то, вероятно, по богатству обскакала всех ныне живущих континентцев».

Но зачем Шаре хранить статью двухлетней давности о Стройковой?

Он вспоминает послание Шары: «Она с той единственной женщиной, с которой я разделила свою любовь».

В его памяти опять всплывает лицо Воханнеса.

«Ты оставался единственной любовью Шары, — думает Сигруд, — по крайней мере, насколько мне известно. И другая женщина в твоей жизни…»

— Неужели Татьяна Комайд, — говорит он вслух, — сейчас у твоей бывшей невесты?

* * *

Сигруд идет назад по коридору, проверяя комнату за комнатой. Он больше ничего не находит: ни признаков борьбы, ни секретов. Только следы жизни двух женщин, которые предпочли скрыться от общества.