— Мм?

— Кое-что припоминаю. — Она в отчаянии запустила пальцы в светящиеся волосы. — Прошлой ночью я заставила Грэма танцевать со мной, правильно?

— Да.

— Я с ним разговаривала? Как? Про это разговаривала?

— Не знаю. — Элиот пожала плечами.

— Ничего глупее… — Историчка со стоном потерла обеими руками голову. — Напомни, чтобы я никогда больше не пила водку.

— Думаю, проблема не в водке.

— Правильно. В томлении. Звездные глаза. Помню. Меня убивает то, чего я не знаю. Что, если я наговорила глупостей? Например, что только он может представить математику сексуальной? Или что я уже придумала имя для нашей будущей ручной шиншиллы?

— Хочешь еще животных?

— Я назову ее Дасти, — сообщила Имоджен. — Слушай, есть совершенно секретное дело. Хочу попросить тебя провести рекогносцировку. Задай Грэму несколько пробных вопросов. Прощупай его. «Привет, слышала, ты прошлой ночью разговаривал с Имоджен. О чем?» Такого типа. Мне бы стало легче.

Почему ты так боишься оказаться уязвимой? Элиот нужно было спросить это вслух. Она не спросила. Потому что хорошо знала ответ. Знала и другие ответы: Грэм — человек чисел, но у него есть сердце, и оно склоняется к Имоджен. А Имоджен? Девушка совершенно неуверенная в себе, но если ее направить, свой путь найдет. Обеим сторонам требуется толчок…

За прошедший год Элиот преуспела в искусстве передвижения людей по шахматной доске. Устраивать и перестраивать, чтобы в конце концов поставить мат. Но «Грэмоджен» к директивам ее задания не относился. Она здесь из-за «Объекта Семь», и нет времени…

нет времени…

нет времени на заминки, танцы, игры в сваху.

— Подумай об этом. Ой, у тебя… Тебе нужно… — Имоджен не нашла слов и вместо этого показала пальцем на свои брови.

— Ах. Иногда случается. Их надо освежать. С тех пор, как я их нарисовала, прошло достаточно времени.

Махнув рукой, Имоджен проследовала в ванную.

— Здесь, если потребуется, есть отличное увеличивающее зеркало.

Помещение оказалось просторнее, чем ожидала Элиот, оно размещалось вдоль правого борта корабля. В нем имелся стандартный набор удобств для продолжительного путешествия во времени — душ, уборная, туалетный столик, водопроводная система замкнутого цикла. Зеркало соответствовало описанию Имоджен и подчеркивало все дефекты. Кто мог подумать, что на коже столько пор? Ожоги оказались не так страшны, как она думала, и уже окрасились в пастельные тона. От левой брови почти ничего не осталось.

Первым делом она смыла макияж, а потом, пока не видела Имоджен, вытащила карандаш для бровей. То был реликт со стершейся от долгого употребления надписью. Иногда, занимаясь макияжем, Элиот придумывала своему карандашу новые названия: «Черный, как души моих врагов», «Маркер вдовы», «Черный юмор», «Оружие ночи».

Пальцы двигались, подчиняясь мускульной памяти. Взмах, штрих — пустота заполнена. Имоджен зачарованно наблюдала, как Элиот чертит изогнутые линии по надбровным дугам.

— Ты всегда рисуешь одно и то же?

— Более-менее.

— И никогда не вкладывала в них никакого послания? Что-то незаметное, действующее на подсознание?

— Я… никогда об этом не думала, — призналась Элиот. — А что бы ты написала?

— «Эй, привет». Или «печенье, пожалуйста». Честно говоря, в зависимости от дня. Кстати… — Имоджен подняла огромную коробку с мелками для волос, уложенными по цветам радуги — грунтовочными, светящимися, отливающими металлом, просто белыми. Некоторыми она пользовалась чаще, чем другими, и от них почти ничего не осталось. — Как думаешь, какой цвет мне выбрать? Тейлор розовый? Календулу? Серебряную мечту?

Элиот не удержалась и про себя дала оттенкам другие названия: «Сказочная ярость», «Ушная сера» и «Новые роботы-повелители».

— Ты меняешь цвет волос каждый день? Не слишком много времени занимает?

— Я люблю краски, а краски любят меня, — ответила Имоджен. — Все лучше, чем надоевшие светлые.

— У меня были светлые волосы, пока не выпали. — Одно из немногих воспоминаний, от которых Элиот действительно хотелось избавиться. Она стоит босоногая в ванне, сжимая в пальцах клок золотистых волос. Отдельно от головы они смотрелись так дико и так безобразно; бросив их, Элиот пронзительно закричала, призывая на помощь мать.

Рука у нее дрогнула, и левая бровь получилась карикатурной.

— А, шазм, — осевшим голосом пробормотала Имоджен. — Прости, Элиот. Я не подумала. Мне и в голову не пришло…

— Не пойми меня неправильно. Мне тоже нравятся твои краски. — Элиот положила карандаш и полотенцем стерла неправильную бровь. — Мир становится мрачен. Когда рядом что-то яркое, это помогает.

Имоджен провела пальцем по рядам своих мелков. К коже пристала радужная пыльца, и она стала похожа на фею, собравшуюся вершить волшебство.

— Ты это о будущем, да? Вот почему тетя Эмпра так любила путешествовать во времени. Она говорила, что прошлое помогает ей понять настоящее… а иногда и будущее тоже. Я не понимала, о чем она, пока сама не стала путешествовать. Когда тебе открывается весь размах истории, понимаешь, насколько ты мал. И в то же время осознаешь, как много значит твоя жизнь… как сильно ты влияешь на окружающих людей. И наоборот…

Пальцы у Элиот еще дрожали. Она посмотрела на кончик карандаша, выжидая, пока он перестанет трястись. Обычно она не сталкивалась с трудностями при нанесении макияжа.

— Однако я заболталась. — Имоджен вздохнула, потом достала из коробки два мелка. — Если мы возвращаемся к отправной дате, я по умолчанию должна остановиться на аквамарине с оттенком розовой жвачки — из соображений неразрывности.

— Волосы цвета планетарной туманности, — предложила Элиот свое название.

— Похоже на туманность, правда? Значит, решено, «Небесный» подойдет. — Имоджен положила аквамариновый и розовый мелки на туалетный столик. — Я дам тебе закончить с бровями, а потом монополизирую ванную. Занимайся. Пойду состряпаю что-нибудь покрепче, с кофеином.

В ванной комнате стало в десять раз спокойнее, тишина казалась не то что полной, а скорее глубокой. Руки больше не тряслись, и Элиот приготовилась закончить то, что хотела явить миру. Идея скрытого послания ей нравилась. Нанести на лицо боевой клич, который сможет заметить только она, посмотревшись в зеркало. Элиот взглянула на свое отражение, стараясь не замечать ожогов и угрей, и прикинула, какую мантру избрать сегодня. К фексу всё? Будь готов? Сarpe diem?

Считывание выполнено на 31 % сообщила Вера.

Помни о Чарльзе.

Элиот взяла карандаш и принялась писать, выводя тонкие, как лапки паука, буквы обратным — для стороннего наблюдателя — шрифтом. Закончив, она заштриховала написанное, так что самый искушенный глаз не смог бы заметить буквы под слоем карандаша.