Символическое гражданство: четвертое измерение

Я хочу предложить четвертый компонент концепции гражданства, а именно символическое гражданство, подразумевающее долю в символическом богатстве нации. Данный компонент в основном не соотносится с какими-либо конкретными гражданскими правами и скорее проявляется в правах коллективных. Примером здесь могут служить права национальных меньшинств на закрепление за их языками статуса государственных.

Я утверждаю, что достойное общество – это общество, в котором все без исключения группы граждан сосуществуют в рамках единого символического поля, образуемого этой четвертой составляющей гражданства. В достойном обществе не должно быть граждан второго сорта даже на символическом уровне.

Требование того, чтобы отдельные граждане или группы не были исключены из поля символического гражданства, тем более всеобъемлюще, чем в более строгом смысле берется слово «исключение». Для обществ неоднородных в религиозном плане это требование может быть соблюдено посредством отделения церкви от государства. Так, например, в стране, похожей на Великобританию, его соблюдение могло бы быть обеспечено в том случае, если бы королева как глава государства отказалась от своего титула главы англиканской церкви. И действительно, ведь далеко не все британские граждане – англиканцы. Но если это так и если англиканство прочно ассоциируется с главным символом государства (которым, собственно, и является королева), то получается, что представителям других конфессий нет места на этом социально-символическом поле, что автоматически перемещает их в разряд граждан второго сорта.

Как правило, требованию того, чтобы ни одна группа не была исключена из общего символического поля, противопоставляется следующая аргументация: символическое измерение необходимо обществу (в данном случае государству) в первую очередь для того, чтобы граждане чувствовали преданность, отождествляя себя со своей страной. Для этого требуются яркие и запоминающиеся символы, имеющие большой потенциал эмоционального и духовного воздействия на граждан. Такие символы не создаются искусственно по чьей-либо прихоти, но формируются естественным образом в ходе исторического процесса. В случае с Британией связь церкви с государством складывалась веками. Стоит упразднить эту связь – и символы потеряют свою побуждающую и вдохновляющую силу, в которой общество нуждается в то же военное время, например. Истощение власти символов чревато ситуацией, когда большинство британских граждан потеряют эмоциональную связь с их родным королевством, что, в свою очередь, может в значительной мере подорвать его жизнеспособность.

Попытки искусственным образом ослабить силу влияния государственных символов посредством изменения их в угоду меньшинствам могут негативно сказаться на способности гражданского большинства идентифицировать себя с родной страной. В этом случае потребность в символическом измерении отпадет сама собой за ненадобностью. Принадлежность к стране – это не то же самое, что принадлежность к компании. Конечно, у компании есть своя торговая марка и рекламный джингл, но торговая марка не может быть национальным символом, равно как и джингл – национальным гимном. Весь вопрос в том, какую цену придется заплатить за лишение граждан символической составляющей их национального самосознания. Этот вопрос становится особенно актуальным в свете нынешних реалий, когда символы, призванные объединить гражданское большинство и вызывающие у него чувство глубокого единения со своей страной, нередко бывают направлены против миноритарных групп населения. Похоже, что известное замечание относительно того, что нация – это группа людей, объединенных ненавистью к соседям и общими заблуждениями по поводу своего этнического происхождения, содержит большую долю истины. В случае же, когда ненавистные соседи проживают на территории страны, чьи символы направлены против них, проблема, связанная с такими символами, встает особенно остро.

Говоря о символах, направленных против меньшинств, я подразумеваю такие символы, которые могут заставить меньшинство чувствовать неприятие со стороны общества. Будет ли это унижением или оскорблением меньшинств, зависит от силы и значимости конкретных символов. Как бы там ни было, в качестве первого приближения к проблеме можно было бы попытаться исключить из общественно-символического капитала символы, направленные против меньшинств. Гораздо более сложный вопрос – что делать, если меньшинство не может принять символику большинства, поскольку эта символика уходит корнями в историю и культуру последнего. Не останавливаясь на данной проблеме подробно, могу лишь заметить, что задача ее разрешения ложится на плечи справедливого общества, поскольку требует справедливого распределения символического капитала. В то же время перед достойным обществом эта проблема не стоит.

Применительно к достойному обществу принцип символического гражданства должен по меньшей мере заключаться в следующем: в рамках достойного общества любая символика, прямо или косвенно направленная против тех или иных групп граждан, не должна разрабатываться и поддерживаться на институциональном уровне.

Ответ на вопрос, какой должна быть культура достойного общества, очевиден: это должна быть такая культура, в которой никто из принадлежащих к ее орбите людей не подвергается унижению. Однако за этим очевидным утверждением кроется целый комплекс проблем, отчасти связанных с той культурной и эстетической ценой, которую люди готовы заплатить за создание культуры без унижения.

Возникает вопрос, должно ли достойное общество ограничивать дух свободы культурного творчества в соответствии с некоей внешней нормой (гласящей, к примеру, что культура достойного общества ни для кого не должна быть унизительной по своему содержанию). Взять, скажем, тех же Шейлока с Феджином: эти литературные персонажи унижают достоинство евреев. Означает ли это, что в достойном обществе «Венецианский купец» и «Оливер Твист» должны быть запрещены к публикации? Или же от достойного общества требуется обратное – интерпретировать «Венецианского купца» в позитивном, не оскорбительном для евреев ключе, акцентируя внимание на роли Шейлока как жертвы унижения, борющейся за сохранение своей чести, гордости и достоинства? Возможно, евреи уже обрели достаточно социальной уверенности, чтобы больше не считать эти произведения оскорбительными для себя. Но как быть с более уязвимыми меньшинствами, которые отображаются в культуре в унизительном свете?

Культура достойного общества не должна быть ни для кого унизительной. Негативность этой формулировки вполне очевидна. Достойное общество не обязано никого представлять исключительно с положительной стороны, пусть даже речь идет об уязвимых группах и индивидуумах. Иначе говоря, культура достойного общества не нуждается в методе «соцреализма» как в способе изображения «сил прогресса» и уязвимых групп граждан в максимально выгодном для них свете.

Однако вопрос остается прежним: должны ли мы применять к художественному творчеству внешние нормы вроде того же запрета на унижение, ради того чтобы обеспечить нашей культуре право считаться культурой достойного общества? Или же нам следует, наоборот, оберегать культурное творчество от любого внешнего вмешательства, ограничивающего свободу творчества? Вопрос не в том, какого рода культуру стоит считать культурой достойного общества, а в том, насколько желательно и необходимо ставить искусство в зависимость от внешних норм внеэстетического порядка. Если во избежание унижения мы, как представители достойного общества, стремились бы наложить ограничения даже на большое искусство (высокую культуру), то наверняка могли бы накладывать те же ограничения и на менее притязательное искусство, ведь от этого последнее вряд ли много потеряет в своей художественной ценности.