пункте рассуждении уже присутствует подвергнутый выше критическому рассмотрению «панкаузализм», но Вригт идет дальше простой абсолютизации причинности, предлагая различать причинное и телеологическое объяснение. Первое связано с прошлым и характеризует фазу «внешнего аспекта действия», второе направлено на будущее и представляет «интенсиональность» — намерение конкретного человека получить заранее желаемый результат [см.: 281, с. 80–88]. Пример Вригта: при открывании человеком окна с внешней каузальностью будет связана сумма действий, ведущих к его открытию, но главное здесь — интенсиональность, намерение открыть окно. В интенсиональное ™ нет, с точки зрения философа, закономерной связи, и потому она «противостоит» причинному объяснению.

Противопоставляя каузальное и телеологическое объяснения, Вригт приходит к выводу, что историческое событие не может быть каузально объяснено, оно может быть только «понято» на основании выяснения намерений отдельных людей, которых Вригт считает субъектами исторических процессов [см.: 239, с. 17]. Образуется схема, во многом напоминающая попперианскую и представляющая попытку соединить, как и у Поппера, детерминизм с индетерминизмом.

Конкретизируя свой взгляд на детерминацию человеческих действий, Вригт приводит схему «интенционалистского объяснения» или «практический силлогизм»: субъект А намерен достичь цели Р; А полагает, что нельзя достичь Р, не совершив действия Q. А предпринимает действие Q. В этом «силлогизме» обе посылки отражают субъективные моменты — стремление и предположения субъекта, поэтому вывод в отношении причины его действия «доказывает» субъективность данной причины. Используя приведенное доказательство, Вригт определяет историю как изучение «логического развертывания событий в некотором отрезке прошлого» [см.: 239, с. 435]. Понимание действительного соотношения объективного и субъективного в историческом процессе недоступно философу. В связи с этим исторический процесс предстает в рассуждениях Вригта акаузальным, недетерминированным, оказывается подчиненным случайным, уникальным, непредвиденным намерениям индивидов.

Следует заметить, что противопоставление каузальности естественных процессов акаузальности общественных не является открытием Вригта, оно свойственно всей герменевтике и постулировалось еще В. Дильтеем. Субъективно–идеалистическая интерпретация истории строится в герменевтике по схеме И->М —>И' (идеальное детерминирует материальное, которое в свою очередь детерминирует новое идеальное). Таким образом, материальное не отбрасывается совсем, ему отведена роль «посредника» во взаимодействии И <—> И.

Метафизический «панкаузализм», соединенный с субъективно–идеалистическим индивидуализмом, доведен в герменевтике до крайнего плюрализма, смыкающегося с индетерминизмом. Уникальность «интенциональных» воздействий на социальный процесс делает уникальным любое событие этого процесса, элиминирует закономерность истории. Однако, как признают герменевтики, объяснение без детерминистской схемы невозможно, поэтому в рамках данной доктрины познание мира приходится ограничить «пониманием текста», языка другого, превратить познавательный процесс в «языковую игру». Эта «игра» приобретает в герменевтике некий онтологический статус, отделяется от людей–участников, обретая самостоятельность [см.: 245, с. 90–94, 445–447]. В связи с этим человеческая деятельность оказывается чем–то вторичным по отношению к игре, превращается в нечто похожее на «игру в бисер» из одноименного фантастического романа–утопии Г. Гессе.

Индетерминизм представляет собой одновременно и методологическую предпосылку, и мировоззренческое резюме большинства современных буржуазных теорий. Сказанное, без сомнения, относится к школе структурализма, и в частности к «структурной антропологии» родоначальника и главы французского структурализма К. Леви–Строса. Леви–Строс индивидуализирует человеческую историю, разбивая ее на множество «историй», при этом пропадает связь с идеей социального детерминизма, которой он иногда пользуется. Множество равнозначных факторов, определяющих эволюцию человечества, отмечает социолог, катастрофически возрастает, что превращает человечество в неуправляемую систему [см.: 235, с. 60–62].

Аналогичная связь «плюралистического» детерминизма с индетерминизмом наблюдается и в произведениях представителей прагматизма. Так, У. Джемс резко критиковал Гегеля за то, что последний свел многообразие мира к единству, ограничил мир прокрустовым ложем монизма [см.: 69, с. 331–332]. Плюрализм теории Джемса основывается на абсолютизации внешних отношений между явлениями мира. В связи с этим он отказывается и от каузального объяснения фактов, так как последнее связано с рассмотрением внутренних отношений. Переход на «внешний уровень» показывает, по его мнению, что причинные связи следует заменить функциональными. Этот переход позволяет также объяснить сущность нового, случайного, свободы [см.: 69, с. V].

В приведенных рассуждениях хорошо прослеживается родство прагматизма с позитивизмом. Джемс воюет с детерминизмом на тех же основаниях, что и позитивисты, и, как и они, отождествляет детерминизм с лапласовской трактовкой.

Все рассмотренные концепции можно отнести к проявлению антинаучного мировоззрения первого вида — «теоретическому». Изучение антинаучного мировоззрения второго вида — «религиозного» (основа — вера) позволяет установить, что и для него характерен либо индетерминизм, либо механический детерминизм как методологическая предпосылка.

Пытающийся «теоретизировать», а вернее, подтасовывать под догматы веры научные факты неотомизм представляет в связи с этим «переходную» форму от первого вида антинаучного мировоззрения ко второму. Неотомизм в соответствии с завещанием Фомы Аквинского стремится поставить на службу религии научное знание. Как и прежде, церковь спекулирует на трудностях раскрытия действительных причин, сущностей процессов в той или иной области явлений, пытается использовать науку в роли защитника религиозной веры, заигрывать с наукой и учеными.

Объявляя научный гений «отблеском» божественного начала, церковь склоняется уже не перед наукой, а перед богом. Истины веры и науки обретают в связи с этим единое начало — бога и потому не могут друг другу противоречить. После установления такой «гармонии» не зазорно искать в научных открытиях божий промысел, божье указание на тайны веры. Интерпретация известного ныне каждому школьнику явления «разбегания» галактик в гипотезе «большого взрыва» некоторой сверхплотной «суперчастицы» как «начала» Метагалактики (методом обратной экстраполяции подсчитывают даже сроки этого начала — около 20 млрд, лет назад) [см.: 213, 95–113] дала основание представителям церкви использовать эту гипотезу для обоснования библейской идеи «сотворения мира». Затруднения, которые сегодня испытывает теория «макроэволюции» в объяснении детерминации направленного развития живого на Земле, выдаются за доказательство существования «великой тайны» божественного руководства развитием природы. По–прежнему предметом особых спекуляций являются человеческая психика и биология.

«Гармония» пауки и религии, разума и веры осуществляется во всех указанных случаях по принципу: «Богу — богово, кесарю — кесарево». При этом, как можно заметить, науке предоставляется полное право использовать весь свой методологический арсенал, но мировоззренческие выводы остаются за верой. Детерминизм остается науке, индетерминизм — вере. При этом предпринимается попытка «доказать», подтвердить доводы веры детерминизмом науки. Детерминизм пытаются поставить на службу индетерминизму. Но в действительности индетерминизм веры торжествует там, и только там, где детерминизм знания еще не применен или использован не полностью.

Весьма распространенной формой второго вида антинаучного мировоззрения являются синкретические мировоззренческие системы, причудливо соединяющие в себе элементы научного знания с откровенным суеверием. Носителями такого мировоззрения часто являются представители интеллигенции и даже ученые. Самые глубокие познания в какой–либо естественнонаучной области не гарантируют еще от рецидивов донаучных и даже антинаучных воззрений при столкновении с другой предметной областью, например с областью социальных взаимодействий. С другой стороны, в эпоху научно–технической революции, ознаменованную