Тот факт, что обе руки по-прежнему были целы и невредимы, я имею в виду, не тронуты тлением, удивительным считать не следует. Обычное дело: тела могущественных колдунов почти никогда не разлагаются после смерти, разве что найдется добрый человек, специально для этого поворожит, тогда, конечно, труп быстро теряет привлекательность. Напрасно вы удивляетесь, некоторые люди не могут оставить в покое своих врагов даже после того, как те умрут, — ничего не поделаешь, иного смысла жизни и даже более захватывающих развлечений у них нет, то есть вообще ничего, кроме ненависти, а что ж, еще и не такое бывает.

Но я опять отвлекся. Так вот, с моей точки зрения, было вполне естественно, что руки мертвых магистров, два года пролежавшие в груде мусора, оказались в превосходном состоянии. Но когда я обнаружил, что одна из них все еще теплая, как будто по-прежнему принадлежит живому человеку, а вторая куда холоднее, чем земля, в которой лежала, я, помню, очень удивился. И счел это добрым знаком — сейчас уже трудно объяснить почему, но тогда у меня не было и тени сомнения.

Я размотал свой тюрбан, аккуратно завернул руки в ткань и спрятал сверток под лоохи. Прежде я никогда не позволял себе появляться на людях без головного убора и вообще не допускал беспорядка в одежде, в этом смысле тщеславие мое оказалось много сильнее безумия. Но теперь я рассудил, что неопрятный внешний вид лишь подкрепит мою скверную репутацию, так что все к лучшему.

Постаравшись придать своему лицу максимально дикое выражение, я покинул развалины фермы и отправился обратно в город. Поскольку сила, теоретически все еще заключенная во мне, пока не изъявляла желания поднять меня в небеса, а сам я не знал, как ее заставить, надо было искать другой способ добраться до отцовских владений, которые находились в нескольких часах езды от столицы. Например, позаимствовать чей-нибудь амобилер. Прежде я презирал такой примитивный способ передвижения, считал его унизительным, а теперь мне было все равно, лишь бы быстро и без помех достичь цели. Я сам не заметил, как легко стал пренебрегать собственными принципами и пристрастиями ради интересов дела. Прежде такое случалось чрезвычайно редко и всякий раз казалось мне настоящим духовным подвигом.

По дороге я, педантично следуя рекомендациям Кеттарийца, учинил небольшой, но шумный погром в трактире «Кладовая Менки», что на углу Алой улицы и Кривого переулка, на самой окраине Ехо. В процессе, помню, очень удивлялся, что прежде занимался подобными вещами ради удовольствия. Грешные магистры, какое может быть удовольствие, когда ломаешь и портишь хорошие вещи, превращаешь в мусор вкусную, питательную еду, да еще и людей, и без того нервных и неуравновешенных, приводишь в состояние истерики, так что находиться с ними в одном помещении становится совершенно невыносимо. Но я, конечно, все вытерпел.

Таким образом, я добросовестно исполнял свою роль в течение получаса. Наконец решил, что хозяин и посетители «Кладовой Менки» получили достаточно впечатлений и теперь, несомненно, найдут что рассказать в городе о бесчинствах Безумного Рыбника. С чувством исполненного долга я покинул трактир, прихватив с собой корзину с провиантом — в последний момент я сообразил, что дома меня ждут пустые кладовые. Трудней всего было бороться с желанием навести перед уходом полный порядок, но я понимал, что такое поведение будет выглядеть, скажем так, не совсем органично.

Амобилер я нашел на соседней улице. Вокруг не было ни души — окрестные жители уже прослышали, что я ошиваюсь где-то поблизости, и благоразумно попрятались по домам, а ставни наши горожане в смутные времена всегда держали закрытыми, справедливо полагая, что на улице происходит не так уж много событий, наблюдать которые полезно для здоровья.

На заднем сиденье амобилера лежал изумрудно-зеленый шарф из дешевой блестящей ткани. Я кое-как обмотал им голову, соорудив некое подобие тюрбана, посмотрел в обзорное зеркало, чтобы оценить результат, и, честно говоря, сам себя не узнал. Из зеркала на меня глядел совершенно другой человек — типичный провинциал, изрядно ошалевший от столичной жизни, почти круглолицый, с низким лбом и оттопыренными ушами. Никакого чуда в этом не было, просто я очень уж неумело замотал голову — закрыл лоб, при этом оставил снаружи уши. Вид получился совершенно дурацкий, прежде я бы со стыда сгорел, зато узнать меня сейчас не смог бы даже покойный отец, об остальных и говорить не приходится. До сих пор я и вообразить не мог, что смена головного убора может иметь тот же эффект, что долгая и кропотливая работа Мастера Маскировки. Так я совершил одно из самых полезных практических открытий своей жизни: оказывается, можно изменять внешность до полной неузнаваемости, не прибегая к магии, — при помощи одежды, прически, осанки, походки и выражения лица. Такие игры по сей день доставляют мне удовольствие. Для человека в моем положении нет ничего лучше возможности оставаться неузнанным всякий раз, когда пожелаешь, а необходимость замаскироваться, не прибегая к привычному колдовству, превращает рутинную задачу в увлекательную игру.

Но мне не следует сейчас углубляться в эту тему. Вас должны интересовать не мои успехи на поприще маскировки, а тот факт, что я благополучно добрался до границы наших фамильных владений, а там вспомнил свои детские ухищрения и без труда преодолел защитный барьер, не нанося ему никакого ущерба. Это было довольно важно, поскольку я хотел полностью сконцентрироваться на решении поставленной задачи, не отвлекаясь ни на охрану дома, ни на сражения со всеми желающими застать меня врасплох.

В доме моем царило запустение. Хороший колдун, покидая свое жилище, обычно выполняет специальный ритуал, благодаря которому дом даже сто лет спустя выглядит так, словно хозяин ушел всего полчаса назад. Я имею в виду, что не будет ни пыли, ни плесени, окнам не страшен никакой ураган, крыша не прохудится от дождей, и даже постельное белье останется свежим и благоухающим. Но конечно, было бы странно ожидать такого поступка от слуг — тем более от наших слуг, которые терпели этот дом и его хозяев только потому, что были не в силах отказаться от положенного им отцом щедрого жалованья, а уходили отсюда второпях, даже не уходили, а удирали, исполненные страха и неприязни.

Короче говоря, я получил возможность наглядно убедиться, что теперь пребывание в неприбранном помещении причиняет мне страдания, сродни сильной головной боли. Терпеть, конечно, можно, но сосредоточиться на работе не получится. Поэтому пришлось потратить остаток дня на уборку.

Конечно, я орудовал заклинаниями, а не метлой и тряпкой, но дом наш был столь велик, что работать пришлось до наступления ночи. Покончив с наведением порядка, я как подкошенный рухнул на ковер в библиотеке, которую убирал последней. Так и заснул — не умывшись, не переодевшись, даже сверток с руками мертвецов из-за пазухи не достав. Тем, кто хорошо меня знает, трудно, наверное, в это поверить, но в первое время такое то и дело со мной случалось. Когда я находился в одиночестве и в безопасном месте, чувствуя усталость, просто падал где придется и тут же засыпал, не желая тратить время и силы на лишние движения. Думаю, это давали о себе знать последствия двухлетней бессонницы.

Я до сих пор точно не знаю — так ли это важно, что сверток с руками остался у меня за пазухой. Вполне возможно, решающим стал тот факт, что я завернул их в свой тюрбан — я имею в виду, что прежде эта ткань долгое время соприкасалась с моей головой. А может быть, все это вообще не имеет никакого значения, достаточно того, что руки мертвецов находились в моем доме. Так или иначе, но в ту ночь со мной случилось очередное невероятное, как мне тогда казалось, событие: мне приснился сон, который стал ответом на вопрос, сформулированный наяву. Я уже знал, что некоторые сны убивают, а другие, напротив, исцеляют. Но найти во сне ответ на конкретный практический вопрос — я и подумать не мог, что такое возможно.