с разбросанными на них подушками. Среди подушек сидел, откинувшись на них, ее сын.

В отличие от других детей, он не был голым. Его окутывали разноцветные покрывала из шелка и тонкой шерсти.

Малыш не спал – вертел в ручках небольшой шарик, выточенный из дерева. Он обернулся на вошедших, чуть приподнялся, отложив игрушку.

- Ты кто такой? – младенец шепелявил – во рту у него имелась всего пара-тройка зубов.

Когда его похитили, как раз начинал резаться второй зубик. Накато помнила. Неуверенная речь и младенческий голос вкупе с властными интонациями и взрослыми словами внушали безотчетный страх, от которого леденело в груди.

- Кто ты такой, - повторил малыш с явным трудом, сверля послушника взглядом. – Я видел, как ты засовывал в дверь свой любопытный нос! – перевел взгляд на Накато. – И зачем привел ее?! Она мне больше не нужна.

- Это ведь я, - Накато шагнула вперед, опустилась на колени, протянула руку робко. – Твоя мать…

- Я не уйду отсюда, - резко отозвался младенец. – Здесь – моя жизнь.

- Я знаю, - она торопливо закивала. – Я не хочу ломать твою судьбу. Хотела лишь увидеть в последний раз.

Он глядел холодно, строго. Она поневоле оробела. Она и прежде видела порою у него такой взгляд. Но то бывало редко, краткими мгновениями. А сейчас он смотрел на нее, не мигая. Вид был задумчивый – точно он взвешивал в мыслях, как бы с нею поступить. Не таким она помнила своего малыша. Непривычно.

- Что с тобою здесь сделали? – слова сами сорвались с губ.

- Оставили таким, каков я есть, - ответ прозвучал резко. – Ты нагляделась?

- Я, - она запнулась, смолкла, не зная, что сказать.

Резкие слова неожиданно больно ранили сердце, породили горькую обиду. За что? Она хотела обнять своего малыша в последний раз. Но ее малыш, оказывается, перестал в ней нуждаться. Более того – он научился говорить, как взрослый. Даром, что ему не исполнилось и года. И он глядел на нее, точно она была врагом.

Она оробела перед ним. А сердце болезненно сжималось. Ком в горле мешал дышать, глаза жгло. Не хватало еще разреветься прямо сейчас!

- А что это у тебя такое в руках? – в голосе его прорезалось любопытство.

- Это? – Накато опустила взгляд на сверток, который по-прежнему держала в руках.

А что – швырнуть его в стену прямо сейчас! Со всей силы, чтобы размазалось, не собрать. На что он ей теперь? Сына она увидела. Увидела…

- Это семя земли, - торопливо встрял послушник, о котором она забыла. – Я нес его из сада – мне сказали доставить его в Крылатую башню. Там оно оказалось бы в безопасности.

- Ага, понимаю, - младенец рассмеялся, и у Накато побежали мурашки по затылку – так это прозвучало жутко. – Ты нес его – и тут она навстречу. Верю, охотно верю. Знаю, на что она способна.

А говорил он с каждой фразой увереннее. И шепелявил теперь меньше, чем поначалу.

- Откуда ты можешь знать, на что я способна, - глухо проговорила Накато, потрясенная злыми словами. Она ведь все делала, чтобы защитить его!

- Ты испугался за то, что тебе вверили, - младенец будто и не заметил ее слов. – И выполнил все, что она тебе приказала.

Она! Не мать. Она.

Она – это чужой человек. Враг или просто досадная помеха. Нет, нельзя так скоро разрушить связь, что существует между матерью и ее ребенком! Как нельзя и научить младенца меньше, чем года от роду так резво болтать языком.

Он одержим! Кто знает, что за дух решил занять тело, потеснив потрясенную душу малыша. Кто знает этих колдунов – может, им это и на руку. Что за разница, в конце концов, чей дух обитает в теле? Им главное, что новый выкормыш станет сильным колдуном! Быть может, и одним из сильнейших – наверное, и дух мощный.

А может, все колдуны – это и есть злые духи, что когда-то заняли тела младенцев, отнятых у матерей! Души детей, потрясенные жестокостью, уснули или покинули свои вместилища…

И обижается она напрасно. Это для своего малыша она – мать. А для этого духа… быть может, и впрямь помеха – ведь, если душа ее сына заснула или онемела, то при появлении матери она может очнуться и вытеснить захватчика!

В сердце вспыхнула надежда. Она вернет сына!

Если тело его занял неведомый дух – она ничем не поломает судьбу ребенка, забрав его из башни. Напротив – спасет его.

- Эй! – окликнула она послушника. – Эта штука тяжелая, а ты выполнил, о чем я просила, - она выразительно приподняла сверток. – Я хочу отдать тебе его.

- О, - мальчишка обернулся к ней, протягивая обе руки. Лицо разгладилось, расплылось в улыбке. Тревога разом слетела с него, точно тонкая вуаль.

Накато протянула сверток, вроде как желая отдать – и без замаха с силой отправила его в стену. Смачно, увесисто шмякнуло. По стене разлетелись зеленоватые ошметки.

Послушник громко, тонко вскрикнул, обернулся инстинктивно в ту сторону. И на висок ему обрушился сокрушительный удар. Мальчишка рухнул, не успев понять, что произошло. Накато протянула руки к ребенку, готовая цапнуть его. И вспышка яркого золотистого света отшвырнула ее в сторону.

Сын! Точнее – зловредный дух, вселившийся в ее малыша. Нет, это не ее малыш!

Накато приподнялась с трудом, кое-как утвердилась на коленях. Нет, ползти не годится – он снова отшвырнет ее. Нужен стремительный и точный бросок. Быть может, тогда удастся схватить его. Она унесет его отсюда. Подальше, туда, где колдуны из Ошакати не найдут их. Она найдет такое место! Она найдет того, кто сумеет изгнать злого духа из ее ребенка.

Она прикрыла рукой лицо – вроде как не в силах прийти в себя. Сама исподтишка наблюдала за младенцем.

Тот по-прежнему сидел в подушках, закутанный в слои разноцветных тряпок. Кажется, он и не шевелился.

Однако ей не удалось даже дотронуться до него. Она только собралась кинуться к нему, когда ее приподняло в воздух, и она повисла над полом.

- Необычайная стремительность, - проговорил младенец, откидываясь на подушки и складывая на груди крохотные ручки. – И коварство. Коварство я уже видел…

Дальше она не слышала ничего. Свет перед глазами померк, звуки стремительно отодвинулись далеко-далеко, сделавшись неразличимыми, точно шум морских