— Она обо мне знает?

— Нет, — говорит он, не глядя на меня.

— Ты ей расскажешь?

Майк щурится и тихо отвечает:

— Нет, и ты тоже.

У него холодный, ровный голос. Не знаю, то ли это из-за грибов, то ли у него действительно такое уродливое лицо — напряженное, жесткое, угрожающее. Оно меня пугает. Если раньше я и сомневалась насчет своего места в его жизни, то теперь все ясно. Я должна быть паинькой и помалкивать в тряпочку.

Это больно. Удивительно — я была уверена, что он больше никогда не сможет сделать мне больно. И в этот момент я понимаю, что вот теперь между нами все. Окончательно и бесповоротно. Навсегда. Но я не чувствую себя сильной и свободной. Напротив, я словно треснувшее стекло — любое его слово может разбить меня на тысячу осколков.

— Думаю, тебе пора уходить, — говорю я.

Услышав, как хлопнула входная дверь, я сажусь на кровать. Глаза сухие. Наверное, я должна поздравить себя с окончательной победой над Майком, но я не ощущаю себя победительницей. Я ощущаю только одиночество. Такое, что чуть не бегу вслед за Майком, пусть даже ради каких-нибудь двадцати минут близости, пусть даже все это не всерьез.

— Иногда правильное решение бывает самым трудным решением, — произносит мой левый ботинок.

Я засыпаю и просыпаюсь оттого, что где-то рядом гудит пчелиный рой.

Потом понимаю, что это никакие не пчелы, а храп.

На мою гостиную страшно смотреть. Практически каждое лежачее место занято: Рон храпит на спине — голова на полу, а ноги задраны на мой стеклянный журнальный столик; Мисси пристроилась рядом; Стеф лежит на боку на диване, а Фергюсон крепко спит на полу у ее ног.

В моей квартире не осталось горизонтальной поверхности, не занятой мусором, одеждой или человеком. Но хоть мои ботинки больше не разговаривают. После вчерашнего я не чувствую ничего, кроме непреодолимого желания выпить кофе. Нахожу его после пяти минут интенсивных раскопок в холодильнике: он спрятался за старым «ТВ-гидом» и чем-то, что здорово смахивает на башмак Фергюсона. Отмерять ложки сложнее, чем выполнять дифференциальное исчисление. Мозги болят.

В искреннем изумлении рассматриваю собственную кофеварку. В жизни не видела ничего поразительнее: вода капля за каплей превращается в драгоценный кофе.

В кухню, зевая, вваливается Стеф.

— Слушай, я не видела, как вчера ночью ты ушла с Майком. Можно узнать, что было, или не стоит?

— Я с ним не спала, если ты это имеешь в виду.

— Слава богу! — Стеф обмахивает лицо, как будто ей дурно. — Тогда это действительно все?

— Абсолютно.

Мы разглядываем кофеварку.

— Мы вчера обе наглотались галлюциногенов? — спрашивает Стеф.

— Угу.

— Так я и думала. Просто хотела увериться.

Снова пауза.

— Стало быть, не я изобрела «Скиттлз», хотя я была в этом уверена, и наследство тоже не получила? — спрашивает Стеф.

Я киваю:

— Совершенно верно. «Скиттлз» изобрела не ты.

— Во черт. А Фергюсон, стало быть, не переодетый Люк Уилсон[13]?

— Нет.

Я смеюсь, и от этого мои мозги пронзает острая боль.

— От грибов я совсем отупела, — вздыхает Стеф.

— Я тоже.

— Нет, серьезно. По-моему, мой IQ упал на несколько единиц.

— Мой тоже.

— Смотри, что это за огонек мигает? — Стеф показывает на красную лампочку на моем автоответчике.

— Сообщения. — Оказывается, я уже сто лет не проверяла автоответчик. Я так отвыкла ждать звонков, что даже перестала смотреть на аппарат.

— А, точно. Нужно нажать эту кнопку. — Стеф нажимает «воспроизведение».

Бип.

«Джейн, это Кайл. Надо поговорить. Позвони мне».

Бип.

«Это снова Кайл. Слушай, мне кажется, нам надо все обсудить, хорошо?»

Бип.

«Это Кайл. Перезвони мне, ладно?»

Бип.

Я тру виски, пытаясь разобраться, почему меня так радует внимание Кайла. Мои мозги работают в два раза медленнее, чем обычно. И все-таки я, кажется, должна сердиться. Я определенно должна за что-то на него сердиться, только моя память похожа на рисунок, который нужно составить из точек, а половины точек нет.

Бип.

«Джейн. Это Гэйл Минди из юридической компании, у нас есть временная работа, для которой вы могли бы подойти…»

Остальное я уже не слушаю. Не помню, чтобы я посылала им резюме, но я рассылала их почти повсюду, поэтому вполне возможно, что я пыталась устроиться куда-то секретаршей.

— Юридическая фирма, — произношу я, потому что, если попытаться запомнить имена всех партнеров, моя бедная голова взорвется.

— Барбару, пожалуйста, — просит человек в трубке.

Я в замешательстве просматриваю массивный талмуд — внутренний справочник, надеясь, что фамилия Барбары начинается на «А».

Не могу найти.

— Как фамилия Барбары? — спрашиваю я.

Мужчина шумно вздыхает.

— КЕЙ-НАН, — по слогам произносит он, с особой тщательностью, как будто для глухой. — Как один из партнеров в названии фирмы.

Отыскиваю добавочный номер Барбары Кейнан. Господи, а как же переводить звонки? Нажать «перевод», потом добавочный, потом «перевод»? Или нажать «удержание», затем добавочный, затем «перевод»? Или «удержание»-«перевод»-добавочный? Или «удержание»-«перевод»-добавочный-«перевод»? Или добавочный-«удержание»-«перевод»-«перевод»?..

У меня болит голова. Я зачарованно смотрю на огоньки и выбираю «перевод»-добавочный-«перевод». Огонек гаснет, как и три других, до того мигавших.

Перед конторкой материализуется офис-менеджер Гэйл и подозрительно присматривается ко мне. Есть у нее такое свойство — таинственным образом переноситься из одного места в другое в облаке духов от Жана Нате.

— Все в порядке? — рокочет она.

— Нормально, — киваю я и, как только Гэйл заворачивает за угол, кладу голову на стол, потому что она вдруг стала слишком тяжелой.

Огонек загорается снова; это тот же человек, которому нужна Барбара.

— Меня разъединили! — с обидой в голосе заявляет он. Как будто я нарочно.

— Минуточку, — отвечаю я, набираю «удержание»-добавочный-«перевод» и вешаю трубку.

Огонек загорается почти сразу. Это все тот же человек, на этот раз он даже не старается быть вежливым.