— Сколько? — быстро спросил Павел.

— Что-то около полутора тысяч. Может, больше, точно никто не знает. Во время бунта они уничтожили лагерные документы. Впрочем, те, кто решил вернуться, остались на месте. Их вы получите.

— Значит, — процедил Павел, — когда вы подгоняете к лагерю железнодорожные вагоны и объявляете, что те, кто не хочет возвращаться в СССР, могут на них отправиться в Финляндию и далее в Крым, это называется лагерным бунтом?

— Северороссия — спокойная страна, — улыбнулся Алексей. — Здесь даже бунты спокойные. Произошла накладка на железной дороге, которой воспользовались беглецы. Виновные получат выговора.

— Мы заявим протест. Бежавшие будут признаны военными преступниками, изменниками родины.

— Объявляйте, признавайте, — небрежно махнул рукой Алексей.

— Изменники из так называемой национально-освободительной армии…

— Эта армия уже вне территории Северороссии, — прервал Павла Алексей. — Мы рассматривали ее как союзную и отвели с фронта три дня назад. Она разоружена и расформирована в Финляндии. Те, кто ранее был советским гражданином, получают крымское гражданство.

— Сволочь, — рыкнул Павел. — К будущей войне готовишься, штыки сберегаешь?

— Я спасаю людей, — с грустью произнес Алексей. — А что, рабов не хватает?

— В то, что ты кого-то спасаешь, не поверю я. Не тот ты человек. По Гражданской войне знаю.

— У тебя даже мозгов не хватает сообразить, что человек может измениться? Ну да, конечно, если он не становится коммунистом, значит, звереет. Если, спасая свою жизнь, бежит от советской власти, значит, становится предателем своего народа.

— Они советские граждане, они должны вернуться.

— Они не хотят ими больше быть. Это их выбор.

— Родина не отпускала их.

— Вот еще одна разница между нами, Паша. Для вас человек принадлежит государству, а для нас имеет право выбирать место обитания, как дом для жилья. Ладно, что об этом. Думал я, что мы сможем с тобой договориться. Ошибался, значит. Слишком уж разошлись наши пути. Слишком мы с тобой изменились. Все сказано. Прощай.

— Нет, не все, — процедил Павел. — Я хочу, чтобы ты знал. Где бы ты ни был, что бы ни делал, я всегда буду сражаться с тобой.

— Даже очищать петербургскую воду будешь мешать? — поднял брови Алексей. — Вполне в вашем стиле. Не по-коммунистически очищенная вода является антинародной. Ладно. Зла у меня на тебя нет, но сколько раз встанешь на моем пути, столько раз получишь по зубам.

Он поднялся и направился к выходу.

* * *

— Ваш доклад принят, — сообщил Молотов. — Очень плохо, товарищ Сергеев, что стольким изменникам родины удалось уйти от пролетарского суда. Впрочем, это не ваша вина. Товарищ Берия очень доволен вашими действиями в качестве министра внутренних дел Северороссии и вашей работой на переговорах. Он отметил это в докладе товарищу Сталину. Сейчас пора подумать о вашем дальнейшем трудоустройстве. Как вы знаете, с Североросской советской республикой пока не сложилось. Вологодская область и другие территории, отторгнутые у Северороссии, вошли в состав РСФСР. Так что поста в правительстве союзной республики предложить не могу. Какую работу вы бы сами хотели?

Павел выпрямил спину и, стараясь по-военному чеканить слова, произнес:

— Готов выполнить любое поручение партии.

— Вот и отлично, — улыбнулся Молотов. — Товарищ Берия рекомендовал вас на пост второго секретаря Вологодского обкома ВКП(б). Вы будете курировать работу органов внутренних дел и заниматься идеологической работой. — Заметив, что Павел сник, он продолжил: — Не считайте это понижением. Вологодская область, где советской власти не было двадцать лет, является ответственным участком работы. Предстоит в кратчайшие сроки наверстать упущенное. Создать колхозы, покончить с частными лавочками и мелкими ремесленниками, советизировать общество, очистив его от буржуазных элементов. Это особенно важно, в свете возможного освободительного похода Красной армии.

— Постараюсь оправдать доверие, Вячеслав Михайлович, — проговорил Павел.

— Вот и отлично. Два дня вам на отдых, а в понедельник вас ждут в Вологде. Всего доброго.

— До свидания, товарищ Молотов, — проговорил Павел, поднимаясь.

Выйдя из кабинета, он пошел вниз по лестнице. Два дня с дочерьми — это необычайный подарок. Но остальное… Опять он в стороне от центра, от того места, где принимаются решения. Конечно, Вологда — участок важный. Конечно, борьба не закончена. Но у него снова так мало возможностей, чтобы выполнить свою главную задачу.

Внезапно он увидел поднимающегося по лестнице маршала Шапошникова. Их глаза встретились, и маршал еле заметно кивнул. Словно волна тепла пробежала по всему телу Павла. Он понял, что добился своего.

Великий освободительный поход Красной армии на Европу назначен на восьмое июня сорок первого. Значит, не будет первого удара немецкой армии, значит, не будет горечи поражений. Значит, уже в сорок втором наши танки выйдут к Ла-Маншу!

* * *

Сумрачно глядя на Алексея и недовольно пожевав губами, Оладьин проговорил:

— Я понимаю, ты сделал все что мог. За территории спасибо. А вот самодеятельность с военнопленными…

— Я спасал людей, — проговорил Алексей.

— Может быть, но из-за этого у нас были и будут серьезные проблемы с Советами, — проворчал президент.

— Я спасал людей, — повторил Алексей.

— Ладно, — буркнул Оладьин. — Что еще?

— МИД Германии подтвердил готовность фюрера принять вас в Берлине шестнадцатого июня. И все же я просил бы вас еще раз подумать. Этот визит вызовет еще большую настороженность союзников по отношению к нам. Кроме того, наше сближение с Германией ставит под вопрос союз с Крымом. Они ведь всё еще воюют с союзником Германии — Турцией.

— Англия и США далеко, — проговорил Оладьин. — Крым со своими проблемами разобраться не может. Францию, думаю, после разгрома последних недель[36]уже можно не брать в расчет. А вот Гитлер и, главное, Сталин близко. Вспомни, что во время войны Германия осуществляла для нас транзит румынской нефти, несмотря на протесты Москвы. Это фактически спасло нас.

— Я вам уже говорил, что Гитлер — битая карта.

— Мы можем воспользоваться им для достижения своих целей.

— Ваше высокопревосходительство, — жестко проговорил Алексей, — я вам уже говорил, что считаю даже тактический союз с Гитлером…

— Я знаю твою позицию, — вздохнул Оладьин. — Кроме того, ты, как говорят, фигура знаковая. Всем известна твоя пробритаиская позиция и дружба с Черчиллем. Берлин это раздражает. Я был бы благодарен тебе, если бы ты подал в отставку. На твое место я хочу назначить Отто Берга.